Андрей Можаев. «Придётся долго возвращать молодые поколения к серьёзной книге…»

 

Справка: Можаев Андрей Борисович – сценарист, прозаик, публицист. Доцент кафедры драматургии кино ВГИК. Лауреат нескольких Международных кинофестивалей. В 1985 году получил премию «Лучший дебют в кино» на Международном Кинофестивале «Молодость» за игровой фильм «Полотенце с петухом», созданный по мотивам мемуаров М.А. Булгакова. В фильмографию А.Б. Можаева входят документальные фильмы «Наше военное детство» (приз «За лучшее решение темы музыки в кино» на Международном кинофоруме «Золотой витязь» 1985г.); «Родовой камень» (второе место за сценарий документального фильма на Международном кинофоруме «Золотой Витязь» 2001г.);  «На сопках Маньчжурии» (гран-при «Золотой меч» на Международном кинофестивале «Военное кино» 2004г.); «Окно»; «И схлынут воды…»; «Апсны-Абхазия. Страна души» (специальный приз международного телекинофорума «Вместе» 2010г.) и др.

 

- 1-го июня исполняется 89 лет со дня рождения вашего отца. Бориса Андреевича принято относить к плеяде т.н. писателей-«деревенщиков» или «нравственников», пользуясь терминологией Солженицына. В чём заключалось существо этого направления?

 

- Прозвание «деревенщики» - плод совместной административной фантазии ангажированных критиков, «генералов» Союза писателей и номенклатуры отдела культуры ЦК КПСС. К литературному процессу отношения не имеет. Это известная страсть выстроить всех по ранжиру, чтобы не путать, кого надо поощрять, а кого – наоборот. Ещё Салтыков-Щедрин в своё время высмеивал эту тенденцию, прожившую полтораста лет. Это - желание управлять литераторами и прочими художниками. В советское время поощряема была прежде всего героико-революционная тематика. Также – воспевание прекрасного настоящего, стремящегося к ещё лучшему. Певцы индустрии, строек века, трудового подвига, выхода на новую орбиту техницизма и т.п. Выделяли описателей военного подвига народа под водительством коммунистов. Но тут кое-кого, посмевшего писать жестокую правду войны, очень больно били. А словечко «деревенщики» употреблялось критикой с иронией и часто с неодобрением. Ну что они там в сермяге копаются, по просёлкам пыльным шастают, да избы описывают! По большаку надо ходить в ногу с передовым классом! В то же время очень поощрялись авторы, живописующие село как прекрасную колхозно-совхозную новь, битвы за урожай и пр. Это было противовесом той правде, которая раскрыта в книгах наших современных классиков. Потому и уничижали словечком «деревенщики». Отец в критических статьях резко высмеивал таких сочинителей и нажил много врагов. И словечко это высмеивал. Указывал на всю его искусственность и цель, стоящую за ним. Указывал, что и у него, и у Белова, Абрамова, Распутина и других есть много вещей и о городской жизни, и о стройках, и пр. Вот, что стоит за словечком «деревенщики». А Солженицын совершенно точно определил самую суть и ценность направления, продолжающего и развивающего традиции русской литературы – «нравственники»! Этот подход, этот взгляд, это народное христианское в основе мировоззрение объединяло этих писателей, о чём бы они ни говорили: о войне, городской или сельской жизни и пр. Есть литература, и есть псевдолитература. Нравственная оценка, слово, осоленное горькой правдой, было крайне необходимо тогда, в эпоху двойной морали, разложения советского общества. Недаром же так прозвучала фраза Шукшина: «Нравственность – есть правда»! И Солженицын – «жить не по лжи». И это же ещё более необходимо в литературе сегодня. Это – вечно. Правда, нравственность – стремление жить по заповедям Божиим, во благо ближнего, а не в обиду ему. Так это всегда понимали в народе. Это ещё в Библии сформулировано. Но это было крайне неудобно и номенклатуре, и «литгенералам», и литподёнщикам. Они же завзятые всегда материалисты самого грубого толка. Одна фраза, допустим, отца из повести «Полтора квадратных метра», где простой человек размышляет о жизни «Бог – это согласие жить в любви», поперёк горла вставала. А сегодня положение ещё больше усугубилось. Правда, нравственность, заповеди – первые враги буржуазного мира и человека. Это – антиподы. Потому и христианство сейчас особенно изнутри выхолащивают в официальных деноминациях, начиняют антихристианством, лакируя красивыми словами, издали напоминающими, вроде бы, Учение Христа. Но сказано Им – «по плодам узнаете их». Плоды всем видны. И время уже всё расставило по своим местам…

 

- В плеяде «нравственников» ваш отец выделяется особостью своего собственного направления. В чём оно заключалось?

 

- Он был крайне чуток к злобе дня. Его книги напитаны острой публицистичностью. Конфликт в произведениях всегда вырастал из этой злобы дня. И это затрагивало напрямую читателя, будило его чувства, совесть. Добавим сюда едкое чувство юмора. В сочетании со злободневностью это рождало сарказм. Отец продолжал и развивал щедринское направление в нашей литературе. Прочтите три повести его: «Живой», «История села Брёхова» и «Полтора квадратных метра», - и всё поймёте без объяснений. Добавлю, что он был чуток, сострадателен человеку, труженику. Он мечтал о возрождении чувства хозяина, хозяина на земле, прежде всего. Он бился за самостоянье человека, говоря по-пушкински. Вот на возрождение личности, самоуправления общества и были нацелены его книги, фильмы, вся гражданская деятельность.  

 

- Повлиял ли отец на ваш собственный творческий путь? В чём заключалось это влияние?

 

- Безусловно, повлиял. Не прямо, а как бы косвенно. Я не собирался быть ни литератором, ни кинематографистом. Отец, ко всему прочему, прекрасно знал историю и рассказчиком был исключительным. И в наших долгих прогулках он так рассказывал о местах и обо всём, связанном с ними, что я буквально переселялся душой, воображением в минувшее, в старину. И я очень хотел стать историком. Даже учился на историка. Но тут жизнь как-то так перевернулась, и я оказался в литературе, в кино. И я учился у отца мастерству, технике. Конечно, у меня свои темы, свои герои, своё время. Но дух, впитанный десятилетиями – дух моего отца, конечно. И его неравнодушие надо прибавить, и интерес к проявлениям жизни. Отец всё это направление задал своей личностью человека, прежде всего. Недавно редактор отца, а впоследствии и мой, Инна Петровна Борисова высказала, прочитав мои книги: «Знаете, Андрей, в некоторых вещах, местах я буквально слышу голос, живую интонацию Бориса Андреевича. Не приблизительно, похоже, а буквально». Вот так впитался в меня дух отца, вот так выразилась преемственность при всей разности. 

 

- Вы упомянули Пушкина. В вашем творчестве Золотой век, пушкинский век занимает не последнее место. Чем так притягательна и важна эта пора?

 

- Наш Золотой век! Да, он притягателен удивительно одарёнными яркими личностями. Чего стоит один только «пушкинский круг»! Это солнечная буря талантов во всех областях культуры, искусства, литературы, наук и общественной, философской мысли! Конечно, это случилось не вдруг. Это подготовлено бурным развитием Империи со второй половины 18го века. Но связано не столько с подъёмом имперского сознания и чувства, сколько общенационального, народного. Рубеж – Отечественная война, двести лет которой мы чтим в этом году. Те времена характерны надеждами людей по-настоящему просвещённых на реальную возможность избавить действительность нашу от негодных, вредных и порой постыдных явлений. То же крепостничество возьмём, то же засилье бюрократизма, то же обезьянье подражательство европейской моде на жизнь. И лучшие люди тогда действовали, добивались реформ в управлении, хозяйственном укладе и т.д. Тот же граф Киселёв, приятель Пушкина, очень много сделал в Кабинете министров по выкупу барских крестьян и переводу их в государственные оброчные… Также это время рождения и борьбы идей, направлений историко-философской мысли. Бодрое время! И особая ценность его в том, что именно тогда теми людьми выработалась наша классическая культура, искусство, литература в их ведущих характеристиках. Мы – прямые наследники их, и должны оставаться такими. Посмотрите на тот же кружок любомудров, начинавших с изучения философии Гегеля, а вышедших к направлению славянофильства. А другая группа – к «западничеству». Почитайте их полемику. Все главные вопросы сегодня звучат ещё острее, злободневней. А идеи обуздания бюрократизма путём раскрепощения и развития экономической инициативы?! Один пример тогдашней Русско-Американской Компании чего стоит! А стремление восстановить порушенную преемственность с исторической православной Русью в нашем национальном бытии! И всё это, кстати, колыбелью своей имело Москву! На небольшом пятачке земли от Пречистенки, Арбата, Малой Дмитровки до Маросейки и Покровки с их переулками рождался, вырастал и жил цвет нации: Карамзин и Денис Давыдов, Грибоедов, Пушкин и Вяземский, Чаадаев, Веневитинов, Аксаковы, Хомяков и Киреевские, юный Тютчев, архивист и дипломат Малиновский и многие-многие ещё! Так как же мне не писать о том, как же не быть Золотому веку и моим тоже, колыбелью которого была моя Москва!

 

- В вашем творчестве немалое место занимает Москва. Что для вас Москва?

 

- Непросто ответить на эти вопросы. Сказать, что люблю Москву? – для меня это будет звучать пусто. Я же не в стихах признаюсь. Поэтому, подобная фраза для меня прозвучит, как о чём-то постороннем, вовне меня. А Москва вся во мне. Здесь прошла моя жизнь. Я сросся с городом до неразрывности. Я много ездил, жил в разных местах, но Москва всегда была во мне, и я оставался москвичом для себя и других. Это трудно объяснить. Это из области чувств, интуиций. Ну, что я без Москвы? Нет, не без этой видимой, загромождённой сегодня, чем попало, а без той, где формировался мой характер, мои главные жизненные интересы и цели. Та Москва, это, скорей, образ. Образ града живого, одушевленного. Поэтому, так трудно выражать логически. Поэтому куда легче для меня выражать это средствами художественными. Порой кажется, что мы до конца жизни глубинно, в душе, остаёмся в одном времени, когда складывался и, наконец, явился наш характер. Именно тогда человек вырастает в лично, если, конечно, не опускает себя. И вот то именно время руководит нами в поступках, отношениях, в нашей жизненной позиции. После мы шлифуемся, усложняемся в частностях, но главное в нашем ядре характера – неизменно. И всегда даёт о том знать. У меня это время связано с пространством и духом той, ушедшей Москвы. Часто во время прогулок ловлю себя на ощущении, что гуляю-то по тому прошлому в этом настоящем. Во мне живут те голоса, звуки улицы, те лица, люди моей Москвы, те дома и улочки, пустыри у заброшенных церквей, в буйной зелени дворики… А вот это нынешнее, гламурное, не задевает моих чувств, оно вне меня, неинтересно. Безусловно, я вижу это страшное искажение м разрушение культурно-исторического облика, среды. Я и писал много против этого варварства, и снимал. Посмотрите, они даже исконно московские цвета домов, гамму улиц исказили! И всё это – вопиющая пошлость, вкупе с рекламой и прочим «украшательством». И всё – дешёво заёмное, где-то там в Европе виденное и кое-как применённое по-обезьяньи. Но я сейчас говорю всё же не об этом, а о внутреннем, сокровенном. Той Москвы, тех москвичей, среди которых я вырастал, давно уже нет. Их ещё тогда начинали выселять из центра на задворки. Затем минуло столько времени и почти все они ушли. Ну, а громили Москву каменную больше века, громили планомерно и сознательно. Ещё на моих глазах сносили массивы Рогожской слободу, Арбата, Сретенки и много чего ещё. От этой дикости до сих пор щемит на сердце! Сейчас добивают последнее. И – искажают, оевропеивают. И людей со всех концов страны завозили ещё в те советские времена. Правда, их тогда не именовали «гастарбайтерами», звали просто – «лимитчики». И массе своей они так и не становились москвичами по духу. Так что, сегодняшние явления имеют корень в прошлом, и всё только усугубляется. Москвы, собственно, нет. Она осталась в наших сердцах, памяти, в картинах, фильмах и хронике, в книгах, в обмерах, планах и набросках героев-реставраторов и архитекторов, пытавшихся хоть на ватмане сохранить сносимое. И главное – уходят последние москвичи. Они уже никогда не повторятся. Под этим именем будет что-то совсем иное. Может быть, и бранное. Не знаю… И от Москвы остался просто топоним. Историческая преемственность оборвана, разрушена сознательно. Сегодня вместо Москвы – обычный мегаполис-муравейник с разномастным и зачастую случайным населением. А вот редкостного москвича я увижу, почую за версту по его особой манере держаться, скромности и предупредительности, по вниманию к людям и мягкости. А когда, редко-редко, ещё услышу особо журчащий московский говорок, так всё во мне трепещет от радости! Ласкают душу эти смягчённые окончания слов и шипящие, особое произношение имён и даже чисто московские ударения в именах собственных. Кто это теперь помнит? Или кто знает, что никогда мы раньше не склоняли по падежам имени реки. Так и звали: «Пойдём на Москва-реку», в отличие, кстати, от имени города. Так что, подчеркну ещё раз, Москву и москвичей изводили сознательно и задолго до сего дня. Сейчас просто приспосабливают почти дотла расчищенное место под вкусы и нравы богатых, состоятельных персон. А настоящая историческая Москва и прежде-то угадывалась по уцелевшим частям, да старики нам много рассказывали и собой являли живой пример. И вот мой ответ: Москва – самая дорогая сердцу сказка, в которой я невидимо живу. И пишу о ней тоже, по сути, сказку. И в этой сказке, как в любой, есть свой намёк.

 

- Русская литература сегодня переживает не лучшие времена. Что нужно для её возрождения?

 

- В истории литературы рассвет всегда сменялся упадком и наоборот. Был упадок после Пушкина, перед веком Серебряным, наконец, в послереволюционную пору. Начиная со второй половины 20х гг., например, русская (не советская) литература в её классической традиции находилась в упадке немногим менее полувека и возродилась лишь в 60е гг. В этом заслуга и подвиг нашего великого поэта и главного о ту пору редактора журнала «Новый мир» Александра Трифоновича Твардовского. Это трудами его и его редакторов открыта плеяда наших современных классиков, часть имён которых я упоминал. Затем, в начале 70х гг. с подачи секретаря ЦК КПСС А.Н. Яковлева был устроен погром журнала и направления. Твардовский изгнан. Но вопреки этому направление не только выжило, но и принесло нам лучшие образцы современно реалистической прозы. Конечно, в постперестроечное время деградация и упадок коснулись всех областей жизни. Увы, дело повели к умышленной деградации населения, убиению интереса к серьёзному чтению, мысли. Водрузили культ наживы. В искусстве – с помощью эпатажа и скандалезности. Старые, очень старые приёмы буржуазного делячества! Мораль как бы откинута, замалчивается. Установка – превращение населения в биомассу, послушную и тупую. Для сего существует масскульт. Для «образованцев» - лжеискусство, мидкульт, беззубый, пусто-эстетизирующий, претендующий на «всемирность притчеобразного звучания». Обезличивание национальных особенностей великих мировых культур. Но всё равно, культурно-историческая память в народе жива. Её так просто не убить. И литература, искусство настоящие всё равно есть. Они не видны внешнему взгляду, их затушёвывают, зажимают, замалчивают. Но они есть. И Читатель находит вопреки всему их образцы. Конечно, ситуацию необходимо выправлять. Но выправить её можно только с общими изменениями в жизни страны. И ещё, придётся долго возвращать молодые поколения к серьёзной книге. И это тоже – общий труд страны. Состоятся ли желанные изменения? Ведь политика культурная – лишь часть общей политики. Хотелось бы, конечно…

 

- В чём заключается особенность русской литературы в её классической традиции?

 

- Великий писатель Томас Манн называл нашу литературу святой. Безо всяких кавычек. Почему? Он добавлял, что в Европе литература превращена в игрушку, забаву формотворчества. Но вот когда эти формы попадают в Россию, здесь они наполняются глубоким содержанием и перестают быть забавой, а становятся необходимо насущными в жизни.

Главное свойство нашей литературы – глубокое сочувствие человеку страждущему, сострадательность. Отсюда – высокая человечность. Жажда понять любого человека в его сокровенных глубинах, даже самого незаметного. И – совестливость! Из этого вырастает неравнодушие к явлениям жизни. Русская классическая литературы – христианская по своей сути, унаследованной ещё от книжности средних веков. Отсюда – её народность и историзм. Она близка всем людям всех классов, сословий. И это рождало то почтение к книге, к печатному слову, имело огромный отклик в сердцах. Помните Пушкина: «И неподкупный голос мой был эхо русского народа»! А когда книгу стали унижать, превращаю в пустую забаву ради убиения времени, то и это отношение стало уходить.

 

- Валентин Непомнящий однажды сказал, что, если русской литературе суждено возродиться, то в этом будет непременная заслуга «Евгения Онегина». Согласны ли Вы с таким утверждением?

 

- Как посмотреть на роман? Он так всеохватен! Подойду от образов главных героев. И через них определю суть конфликта. Но сначала обращу внимание вот на что: в авторских отступлениях Пушкин использует много парафразов из французских авторов. В частности – Ларошфуко. Это прямой посыл современному образованному читателю. К тому же, Пушкин в этих местах ироничен. Всё это косвенно связано с типом Онегина, характеристиками этого типа. Помните: «Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы для нас название одно»… «Мы почитаем всех нулями, а единицами – себя»… И тому подобное. Онегин – тип эпохи, тип русского европейца, заимствованного образа жизни, мировоззрения и т.д. Воспитание – соответственное. И вот Евгений попадает в провинцию. Что он там встречает? Да то же дворянское общество, живущее по общим меркам. Только у них «труба пониже и дым пожиже». А так – все воспитываются на одних романах переводных, девиц учат танцам, музыке, пению, манерам. Короче, сословие внешне едино. Но вот здесь он встречает Татьяну. Вначале ничем она не выделяется. Те же романы, возбуждающие чувства, мечты, те же юные грёзы. И Онегин-то ей в виде едва не Чайльд-Гарольда мнится. Конечно, Татьяна влюбилась – он так походит на романического героя, загадочного и тем манящего. Но о самой вспыхнувшей любви её Пушкин говорит неожиданно просто и глубинно точно: «Пора пришла – она влюбилась»… И вот с этим рождением любви проявляется вдруг в Татьяне нечто совершенно выходящее из ряда вон! Она не способна по манерам эпохи  играть, лукавить, изображать. Она прямо сознаётся ему в чувстве, что вообще было делом невиданным! А что Онегин? О, ему после долгого перерыва и пресыщения выпала возможность порисоваться, а заодно бес подбивает поиграть чувствами Ольги и Ленского. Короче, он ведёт себя по тем самым манерам своего общества. Какие противоположные проявления натур в общем, казалось бы, типе, в едином внешне сословии! И здесь мы подходим к главному у Пушкина. Если ирония его направлена на русского европейца с его заимствованным образом жизни, отношениями – окарикатуренный тип – то глубокая любовь обращена к Татьяне. А что же такое Татьяна? Противоположный тип-характер. И здесь проходит передовая линия конфликта. Пушкин сам говорит за себя: «Татьяна, русская душою», «Татьяна, милая Татьяна», «Кокетка судит хладнокровно, Татьяна любит, не шутя»… Да, она любит и остаётся верной своей любви даже после ничтожного поведения Онегина с Ольгой, даже после убийства на дуэли друга Ленского, такого же русского европейца, но иного, романтического склада. Татьяна, «цельная натура», остаётся верна самой себе, своему глубокому чувству. Она всегда постоянна и всегда равна самой себе – высочайшей силы характер! Откуда он? Из глубины исторического бытия народного. Таня неразрывна со своей няней совершенно неспроста. Сопоставьте это с воспитателями Онегина, мадам и мусью. Да и Пушкин сам с Ариной Родионовной невольно вспоминается в беседах няни с Таней. У Тани даже сны-видения чисто народные по форме, по архетипике. И общность судьбы её с няней бросается в глаза. Помните: «И, полно, Таня, в наши лета мы и не знали про любовь, не то б давно сжила со света меня покойница-свекровь»… Таня хоть и узнала чувство любви, но жить в любви и ей не придётся. Выдали замуж за генерала заслуженного. Он её ценит и любит, она его уважает. А любит по-прежнему, вопреки всему, Онегина. И не за что, вроде бы, да «сердцу не прикажешь»… Ну, и заключительный монолог-обличение Татьяны, где она прямо говорит о том, что ей милее всей этой мишуры, «ветоши маскарада», её деревенское приволье, да кладбище с крестом над могилой няни. Вот и опять мы возвращаемся в финале к этой неразрывности её народной со старой крестьянкой, уже неразрывности памятью. И вот он, обнажённый конфликт: непримиримое противоречие двух типов в едином обществе: Заёмное и коренное. И – трагическое раздвоение русского типа. Актуальность непреходящая! Татьяна же – единственный в нашей литературе живой полнокровный идеальный тип-характер. «Татьяны милый идеал» - у Пушкина. Повторение невозможно. Вот то возвышенное и прекрасное, без чего не существует настоящего искусства. И стремиться к этому – насущно необходимо. И в этом – урок и ценность неизмеримая. В этом Непомнящий прав безусловно. А в завершение, хотелось бы вспомнить фразу Андрея Платонова, сказанную совсем в другое время, в иных условиях: «Всё красивое в искусстве безобразно, и лишь прекрасное терпимо». А также – Достоевского: «Не надо бояться идеального. Идеальное – та же реальность, только более высокая». 

 

- Возвращаясь к вашему отцу. Как вам кажется, как бы он оценивал сегодняшнюю ситуацию в России, если бы был жив? О чём бы писал? Чем бы был занят?

 

- Я могу точно ответить на эти вопросы без всяких предположений. С начала 90х гг. отец чётко оценивал ситуацию в стране. В начале «перестройки» у многих и многих была надежда, что можно изменить нашу жизнь к лучшему. Люди искренне старались делать это, и что-то, действительно, получалось. Имелись и ошибки, конечно. Но далее эти самые ошибки стали нарастать. И в самом конце 80х гг. стало ясно: это, на самом деле, не обычные ошибки любого нового дела, да ещё такого масштабного. Это открылось в нужный момент двойное дно «перестройки», вышло на первый план. Началось уже открытое и сознательное разрушение номенклатурой всей экономики, всего жизненного уклада страны, народа, отдельного человека. Горбачёв, лакируя это своими прекраснодушными лживыми речами-мечтами, опротивел населению. Официально озвученная ложь стала невыносимо омерзительна. Вот почему массы тогда так шатнулись в сторону Ельцина. Да, обманывались, желая видеть в нём опору, деятеля, способного остановить распад, повернуть страну к лучшему. Ну, и он старался показать себя на публике решительным и деловым. Но очень скоро и в нём открылась та же подоплёка. Ближайшее окружение его так повело дело, что ограбило подчистую население, разорвало страну и растащило, «приватизировало» народное хозяйство по отраслям и производствам. А лучшие и честные в том круге оказались изгнаны сложившимся кланом. А что можно ожидать от криминальных кланов?.. С грабиловкой пытались бороться очень многие честные люди изо всех областей деятельности. Закончилось всё кроваво-красным 93м годом. И превратилась страна в воровскую «малину». Со временем эта «малина» разрослась сверху донизу и парализовала всякое дельное начинание. Отец до самого конца боролся словом и делом вот с этой всей мерзостью. Прочтите его рассказы, статьи, фельетоны тех лет, сведённые в книгу. Они тогда все печатались в газете «Труд», пока той не заткнули рот. Отец называл всех этих «прихватизаторов» шишигами. Шишига – фольклорный персонаж, бесёнок, мешающий людям жить, пакостник. У отца и рассказ такой есть иносказательно-сатирический – «Шишиги». Прочтите его, и станет ясна его позиция. Он, естественно, не принимал грабиловки и бился за человека дела, хозяина, самостоятельную личность созидателя. Это, вообще, главное дело всей его жизни. Ну что глубинное изменилось у нас? Одна форма бюрократии сменилась другой. От плохого – к мерзкому! А люди многие всё те же самые там, что и прежде были. Только распоясались окончательно от безнаказанности. Вот с этим отец и боролся и прежде, и после. Он противостоял этому как писатель-гражданин всю свою жизнь. Противостоял словом правды нелицеприятной. И его голоса ждали, его слышали и слушали. Он находил широчайший отклик у людей, не потерявших совести и неравнодушия. Когда он скончался, ведущий новостей НТВ Владимир Кара-Мурза, единственный во всех СМИ, определил отца как писателя-гражданина - именно русская традиция, кстати. Он так сказал в эфире: «Скончался человек, писатель, которого в прямом и точном смысле слова можно назвать совестью и голосом народа. Слова его всегда ждали и оно становилось событие в нашей общественной жизни». Вот это и составляло всегда сущность отца – не лгать, не взирая ни на какие обстоятельства. А они бывали часто очень тяжёлыми для него лично. Он был неугоден властям всегда. В последние годы он был главным редактором журнала «Россия». Так его очерки, статьи снимали с номеров его же журнала! Говорят, цензура с СССР закончилась!.. А планы его были огромные, связанные с этим журналом. Но осуществить их не давали. Он рано ушёл во многом из-за острейших переживаний-страданий от того, что творилось со страной. Он сжигал свои нервы. Вот мой ответ на эти вопросы. 

 

Беседу вела Елена Семёнова

Опубликовано во 2-м номере журнала «Голос Эпохи» за 2012 год