АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН
РОССИЯ В ОБВАЛЕ. 14. И — ещё, ещё
отмежёванные.
ДЕРЕВНЯ — Не менее заброшена, отмежевана
от Новой России.
Была сталинская Коллективизация.
Результаты известны: деревню перебуровили, обезлюдили на 15 лучших миллионов,
погрузили в аморфное состояние. Всё же как-то кряжистый наш народ перестаивал,
даже и в гибельную советско-германскую войну. Тогда — не дадим забыть —
напустили на деревню хрущёвское «укрупнение колхозов»: сводили по 10 колхозов в
один — тем окончательно обезличили труд, расцвело разгильдяйство (ещё добавили
уничтожение медоносных лугов под хилую кукурузу). — Потом, не упустим, наслали
брежневскую ликвидацию «неперспективных деревень»; пустили в запущь обширные
угодья Средней России (наверстаем в Казахстане хрущёвской целиной) и разорили
жизнь ещё сотен тысяч укоренённого крестьянства.
Потом — не могли не пошириться и на
деревню наши блудоумные реформы. Подготовлен был исторический анализ вопроса?
искали талантливых решений? привлечено народное мнение, обсуждение? Да — ни-ни.
В пылком раскиде бросили несколько скороспешных лозунгов — не обдуманных, не
поддержанных материально, а дальше, за пиковыми достижениями
банкостроительства, расхватом промышленных гигантов и яркоцветным изобилием
импортной пищи, — вершители наших судеб уже не поворачивали голов к селу.
Одним из поспешливых и подражательных
лозунгов (ещё горбачёвской эпохи) кинуто было: мгновенное создание фермерства!
Привычные подхватники тотчас раскатили кампанию фермеризации: столько-то
фермеров на область, на район, такой-то процент, — и стали выпекать в суматохе.
Всё горькое это мучительство уже многократно, подробно описано в печати, не
стану повторяться: и государственное ростовщичество в 213% годовых,
административные обманы, и взятки местному начальству, и выворачивающая
волокита, и неокупаемый труд — и массовое разорение опрометчивых смельчаков.
А Указ за Указом нахлёстывали кнутом, как
привыкли за 70 лет. И первейший был — ещё на пороге, 27.12.91: немедленно
начать продажу земель с аукционов. Слава Богу, по нашей инертности на том Указ
и захлебнулся.
Затем последовала директива
ново-демократической власти (1992): срочно, в несколько недель, до весеннего
сева, — приватизировать колхозы-совхозы, передать в собственность труженикам.
Сказано — сделано: на дверях директоров и председателей сменили таблички на
«глава акционерного общества», «председатель товарищества», согнали лишний раз
колхозников, объявили: отныне вы — уважаемые собственники, каждому приходится
по столько-то гектаров земли (не указанной, не названной, неизвестно где какая
чья). И — ничего не изменилось, кроме как для самих аграрных баронов: они себе
отмежевали изрядные участки самой лучшей земли и инвентарь по нетронутым ценам
1985 года, да ещё и освободились даже от прежней ответственности перед
райкомами. (И западный мир аплодировал быстроте российской приватизации).
Но — валилась, валилась наша деревня ещё
в следующий упадок. Удушающая петля тысячно вскочивших цен сделала
бессмысленным производство молока (выливай на землю), мяса да и зерна: больше
потратишься на горючее и за бесценок отдашь переработчикам, организованной
оптовой скупки нет. И первое всеобщее движение пошло: забой крупного рогатого
скота. С 1991 поголовье его упало вдвое, катастрофически, этого не восстановить
и за следующее десятилетие. И если даже в свирепой коллективизации мы потеряли
16,2 млн. голов, то от «реформ» 1992-96 годов — 19,6 млн. («Общая газета»,
13.11.1997, с. 3). И непрерывно сокращаются посевные площади, поля зарастают
сорняками, бороться нет средств, от техники остались отрепья, в полях ежегод
остаются неубранные хлеба и овощи. Забрасываются и забрасываются всё новые
земельные пространства, тысячи гектаров пашенной земли (вспомним, что они ещё и
захимичены, и затрамбованы тяжёлыми тракторами): нет и семян, нет рук — да и
зачем засевать? стало бессмысленно. Уж тем более — никакой государственной
поддержки бесценному русскому льну. Зарастают и лесные покосы. А
восстанавливать потом — всегда дольше, чем разрушать.
И что же «акционеры»-колхозники? Сколько
раз советское государство обманывало крестьян? — несчётно; сколько раз
выполняло обещанное? — ни разу. В обезлюдевшей деревне всё меньше настоящей
рабочей силы, а ещё меньше трудолюбия: зачем работать? Если продукты села
никому не нужны, остаётся один смысл жизни: запить. «Акционерные товарищества»
держатся в дремлющем состоянии: не работать в силу, но и получать огрызки.
Живут люди от своих участков и от подворованного колхозного, растаскивают где
что удастся, и в прежней неразгибной зависимости от колхозных князьков: смотри
подсобит топкой, комбикормами. Как объясняет знаток современной деревни Б.
Екимов: «Приросли к колхозу, оборви — кровь пойдёт».
А ведь дело не в форме земельной
собственности, но в том, сколько средств (и ума!) вкладывается в землю.
Переходить к мелкой собственности — надо прежде менять и профиль всего
сельскохозяйственного машиностроения и обеспечить прокат-аренду техники. В
Голландии и сегодня много сельскохозяйственных кооперативов — а дореволюционная
Россия изобиловала кооперативами всех видов, до ссудосберегательных,
маслобойные же мелкие кооперативы Сибири кормили всю Европу сливочным маслом
высшего класса. (Большевики исказили: кооперативы — в колхозы, земство — в
советы; погубили и то и другое). Да укрупнённое землевладение с повышенной
технологией всегда и рентабельней. (Вообще в дореволюционной России было
свободное соревнование разных видов производства и собственности:
государственной, кооперативной, земской, крупной частной и мелкой частной).
Теперь закрываются в деревнях
общественные здания, магазины, клубы, один телефонный аппарат не на всякую
деревню. Закрываются и медицинские пункты, и школы. И детские голоса не во
всякой деревне услышишь.
Так живёт четверть населения нашей
страны. Ныне нашему обществу внушается, что отечественное крестьянство вообще
не нужно стране. Но с гибнущей деревней — необратимо перерождается и весь
русский народ.
СУДЬБА ЗЕМЛИ — Однако странно: чем меньше
мы нуждаемся в земледельческом сословии, чем равнодушнее правящая в стране
олигархия и её общественно-газетные идеологи к судьбе деревни, к остаткам
крестьянства и к самим урожаям, — тем настоятельней и даже до ярости требуют
закона о свободной продаже земель! Загадка? Никакой. Вся столичная шумиха с
неограниченной свободой продажи земли — совсем не имеет в виду
сельскохозяйственное производство, но только удобнейший вклад в земельную
собственность награбленных капиталов. Уже руки задрожали — захватывать
латифундии.
Да с каким торопливым захлёбом требовали
немедленных, немедленных аукционов, а для чего та земля потом будет
использоваться — никого не касается, не троньте прав владельца! (А — кто на той
земле живёт? А те — пусть как хотят барахтаются. Уже готовятся отмежевать их и
от земли.)
В тот раз всё ж надоумили их: да ведь
земля вся разная, надо сперва земельный кадастр составить, на это уйдёт по
стране 10-12 лет. На что последовал находчивый президентский Указ: составить
кадастр в месячный срок! Впрочем, тут же и забыт, как и прочие Указы.
Бог хранит: до сих пор не издали
заклятого закона. (Да чёрный-то рынок земельный поспешествует, «теневая»
продажа земли идёт, особенно близ городов крупных. А в некоторых автономиях
готовится и такое извращение: право на земельные участки предоставить только
титульной нации).
А ведь раньше, чем так страстно обсуждать
продажу сельскохозяйственной земли, — задуматься бы: а откуда она у государства
взялась? ведь она вся ворованная — отобранная у крестьянства. Так раньше гомона
о продаже поискать бы пути, как вернуть землю крестьянам: и
колхозникам-совхозникам, ограбленным в коллективизацию: и не менее того, а даже
раньше — потомкам раскулаченных. Такие обнаруживаются во многих местах и просят
вернуть им участок именно своего деда-прадеда. («Докажи бумагами изъятие!» —
как будто раскулачники выдавали справки. Но местные жители помнят). И это —
справедливо, всё вместе это было бы — реабилитацией крестьянства.
А если мы этого не сделаем — то мы
государство разбойников.
Начать бы с того, чтобы широко послушать
мнения агрономов, мелиораторов, самих крестьян. Я в своих поездках по России,
сколько мог, собирал такие мнения — и они стройно складываются. И не
противоречат формулировке дореволюционной 4-й Государственной Думы: «Частное
владение на правах постоянного наследственного пользования». Но не аукционом
«кто дороже» должна распределяться земля, а конкурсом на лучшее использование
её. Для сохранения здоровья и богатства России — земля при смене собственника
должна использоваться по тому же сельскохозяйственному назначению, с не меньшей
эффективностью и разумностью. И ещё сколько времени и работы, чтобы создать
такой механизм — через систему же местных земельных банков.
Возможна продажа в пожизненное
наследственное владение, возможна аренда, формы землепользования зависят ещё и
от местности. Но во всех случаях — зоркий местный контроль: эффективно ли
ведётся хозяйство и экологично ли? Если нарушается природоохранность или года
два-три хозяйство ведётся бросово — владение участком прерывается, возвращаются
деньги за покупку и вложенные с тех пор средства. Вся сумма земельного налога
(с доплатами за качество почвы и расположение участка) через местную власть
должна использоваться только для местных целей. Почва — тоже не вечная
терпелица, не разменный товар: её кому-то постоянно восстанавливать.
А леса, озёра и болота — собственность
государства и вообще не могут быть продаваемы. (Но леса-то, леса! в эти годы
уже и распродают...)
Да земледелец — разве только выработчик
продовольствия? Он живёт в повседневной отзывчивой связи с природой и её
ритмом. И разумная организация земледельческого труда углубляет эту связь.
Должен же кто-то в народе жить в созвуке и сочувствии с ней. Общность
земледельца с землёй — с её родниками, ручьями, малыми реками, перелесками и
рощами — основа народной духовности. Земля — чистый, верный источник любви к
родине. И — устойчивости государства. Корневая, душевная связь народа с землёй
— это не «товар» биржевой, она дорога нам, как сама Родина и сама душа.
И эта самая дорогая, корневая наша связь
— под угрозой полного уничтожения.
СУДЬБА СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ — О школах я писал и
говорил много, повторять ли тут? Заброшенность их, особенно сельских. Глубокая
нищета самих школ, нищета учителей. Миллионы подростков отсеиваются без права
на полное среднее образование. Круговерчение безответственных программных
проектов, учебников и самих методов, по сути, разрушающих стройную систему
знаний. В 1997 вздулась волна крупной школьной реформы? — выродилась в
юридическо-финансовый гибрид: как бы сделать, чтобы школы содержали себя больше
сами, а из государственного бюджета — ну, какие остатки будут.
Дети наши — они-то отмежёваны не
бесповоротней ли всего?..