ПОЭЗИЯ РУССКОЙ ДЕРЕВНИ. Век XX

 

И.А. БУНИН

 

***

 

Все темней и кудрявей березовый лес зеленеет;

Колокольчики ландышей в чаще зеленой цветут;

На рассвете в долинах теплом и черемухой веет,

      Соловьи до рассвета поют.

 

Скоро Троицын день, скоро песни, венки и покосы...

Все цветет и поет, молодые надежды тая...

О весенние зори и теплые майские росы!

      О далекая юность моя!

 

 

*

 

Все лес и лес. А день темнеет;

Низы синеют, и трава

Седой росой в лугах белеет...

Проснулась серая сова.

 

На запад сосны вереницей

Идут, как рать сторожевых,

И солнце мутное Жар-Птицей

Горит в их дебрях вековых.

 

*

Высоко полный месяц стоит

В небесах над туманной землей,

Бледным светом луга серебрит,

Напоенные белою мглой.

 

В белой мгле, на широких лугах,

На пустынных речных берегах

Только черный засохший камыш

Да верхушки ракит различишь.

 

И река в берегах чуть видна...

Где-то мельница глухо шумит...

Спит село... Ночь тиха и бледна,

Высоко полный месяц стоит.

 

ДЕДУШКА В МОЛОДОСТИ

 

Вот этот дом, сто лет тому назад,

Был полон предками моими,

И было утро, солнце, зелень, сад,

Роса, цветы, а он глядел живыми,

Сплошь темными глазами в зеркала

Богатой спальни деревенской

На свой камзол, на красоту чела,

Изысканно, с заботливостью женской

Напудрен рисом, надушен,

Меж тем как пахло жаркою крапивой

Из-под окна открытого, и звон,

Торжественный и празднично-счастливый,

Напоминал, что в должный срок

Пойдет он по аллеям, где струится

С полей нагретый солнцем ветерок

И золотистый свет дробится

В тени раскидистых берез,

Где на куртинах диких роз,

В блаженстве ослепительного блеска,

Впивают пчелы теплый мед,

Где иволга то вскрикивает резко,

То окариною поет,

А вдалеке, за валом сада,

Спешит народ, и краше всех — она,

Стройна, нарядна и скромна,

С огнем потупленного взгляда.

 

ДЕРЕВЕНСКИЙ НИЩИЙ

 

(Первое напечатанное стихотворение)

 

В стороне от дороги, под дубом,

Под лучами палящими спит

В зипунишке, заштопанном грубо,

Старый нищий, седой инвалид;

 

Изнемог он от дальней дороги

И прилег под межой отдохнуть...

Солнце жжет истомленные ноги,

Обнаженную шею и грудь...

 

Видно, слишком нужда одолела,

Видно, негде приюта сыскать,

И судьба беспощадно велела

Со слезами по окнам стонать...

 

Не увидишь такого в столице:

Тут уж впрям истомленный нуждой!

За железной решеткой в темнице

Редко виден страдалец такой.

 

В долгий век свой немало он силы

За тяжелой работой убил,

Но, должно быть, у края могилы

Уж не стало хватать ему сил.

 

Он идет из селенья в селенье,

А мольбу чуть лепечет язык,

Смерть близка уж, но много мученья

Перетерпит несчастный старик.

 

Он заснул... А потом со стенаньем

Христа ради проси и проси...

Грустно видеть, ка много страданья

И тоски и нужды на Руси!

 

 

ДЕТСТВО

 

Чем жарче день, тем сладостней в бору

Дышать сухим смолистым ароматом,

И весело мне было поутру

Бродить по этим солнечным палатам!

 

Повсюду блеск, повсюду яркий свет,

Песок - как шелк... Прильну к сосне корявой

И чувствую: мне только десять лет,

А ствол - гигант, тяжелый, величавый.

 

Кора груба, морщиниста, красна,

Но как тепла, как солнцем вся прогрета!

И кажется, что пахнет не сосна,

А зной и сухость солнечного лета.

 

 

*

Едем бором, черными лесами.

Вот гора, песчаный спуск в долину.

Вечереет. На горе пред нами

Лес щетинит новую вершину.

 

И темным-темно в той новой чаще,

Где опять скрывается дорога,

И враждебен мой ямщик молчащий,

И надежда в сердце лишь на Бога,

 

Да на бег коней нетерпеливый,

Да на этот нежный и певучий

Колокольчик, плачущий счастливо,

Что на свете все авось да случай.

 

*

Еще от дома на дворе

Синеют утренние тени,

И под навесами строений

Трава в холодном серебре;

Но уж сияет яркий зной,

Давно топор стучит в сарае,

И голубей пугливых стаи

Сверкают снежной белизной.

 

С зари кукушка за рекою

Кукует звучно вдалеке,

И в молодом березняке

Грибами пахнет и листвою.

На солнце светлая река

Трепещет радостно, смеется,

И гулко в роще отдается

Над нею ладный стук валька.

 

*

Еще утро не скоро, не скоро,

ночь из тихих лесов не ушла.

Под навесами сонного бора -

предрассветная теплая мгла.

 

Еще ранние птицы не пели,

чуть сереют вверху небеса,

влажно-зелены темные ели,

пахнет летнею хвоей роса.

 

И пускай не светает подольше.

Этот медленный путь по лесам,

эта ночь - не воротится больше,

но легко пред разлукою нам...

 

Колокольчик в молчании бора

то замрет, то опять запоет...

Тихо ночь по долинам идет...

Еще утро, не скоро, не скоро.

 

 

*

За рекой луга зазеленели,

Веет легкой свежестью воды;

Веселей по рощам зазвенели

Песни птиц на разные лады.

 

Ветерок с полей тепло приносит,

Горький дух лозины молодой...

О, весна! Как сердце счастья просит!

Как сладка печаль моя весной!

 

Кротко солнце листья пригревает

И дорожки мягкие в саду...

Не пойму, что душу раскрывает

И куда я медленно бреду!

 

Не пойму, кого с тоской люблю я,

Кто мне дорог... И не все ль равно?

Счастья жду я, мучась и тоскуя,

Но не верю в счастье уж давно!

 

Горько мне, что я бесплодно трачу

Чистоту и нежность лучших дней,

Что один я радуюсь и плачу

И не знаю, не люблю людей.

 

*

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной...

Срок настанет - господь сына блудного спросит:

"Был ли счастлив ты в жизни земной?"

 

И забуду я все - вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав -

И от сладостных слез не успею ответить,

К милосердным коленям припав.

 

*

Как все вокруг сурово, снежно,

Как этот вечер сиз и хмур!

В морозной мгле краснеют окна нежно

Из деревенских нищенских конур.

 

Ночь северная медленно и грозно

Возносит косное величие свое.

Как сладко мне во мгле морозной

Мое звериное жилье!

 

 

*

Как дымкой даль полей закрыв на полчаса,

Прошел внезапный дождь косыми полосами -

И снова глубоко синеют небеса

Над освеженными лесами.

 

Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,

На солнце бархатом пшеницы отливают,

И в зелени ветвей, в березах у межи,

Беспечно иволги болтают.

 

И весел звучный лес, и ветер меж берез

Уж веет ласково, а белые березы

Роняют тихий дождь своих алмазных слез

И улыбаются сквозь слезы.

 

 

*

Месяц задумчивый, полночь глубокая...

Хутор в степи одинок...

Дремлет в молчанье равнина широкая,

Тепел ночной ветерок.

Желтые ржи, далеко озаренные,

Морем безбрежным стоят...

Ветер повеет - они, полусонные,

Колосом спелым шуршат.

Ветер повеет - и в тучку скрывается

Полного месяца круг;

Медленно в мягкую тень погружается

Ближнее поле и луг.

Зыблется пепельный сумрак над нивами,

А над далекой межой

Свет из-за тучек бежит переливами -

Яркою, желтой волной.

И сновиденьем, волшебною сказкою

Кажется ночь,- и смущен

Ночи июльской тревожною ласкою

Сладкий предутренний сон...

 

 

*

Морозное дыхание метели

Еще свежо, но улеглась метель.

Белеет снега мшистая постель,

В сугробах стынут траурные ели.

 

Ночное небо низко и черно,—

Лишь в глубине, где Млечный Путь белеет,

Сквозит его таинственное дно

И холодом созвездий пламенеет.

 

Обрывки туч порой темнеют в нем...

Но стынет ночь. И низко над землею

Усталый вихрь шипящею змеею

Скользит и жжет своим сухим огнем.

 

МУЖИЧОК

 

Ельничком, березничком - где душа захочет -

В Киев пробирается божий мужичок.

Смотрит, нет ли ягодки? Горбится, бормочет,

Съест и ухмыляется: я, мол, дурачок.

"Али сладко, дедушка?" - "Грешен: сладко, внучек".

"Что ж, и на здоровье А куда идешь?"

"Я-то? А не ведаю. Вроде вольных тучек.

Со крестом да с верой всякий путь хорош".

Ягодка по ягодке - вот и слава Богу:

Сыты. А завидим белые холсты,

Подойдем с молитвою, глянем на дорогу,

Сдернем, сунем в сумочку - и опять в кусты.

 

*

Шумели листья, облетая,

Лес заводил осенний вой...

Каких-то серых птичек стая

Кружилась по ветру с листвой.

 

А я был мал, — беспечной шуткой

Смятенье их казалось мне:

Под гул и шорох пляски жуткой

Мне было весело вдвойне.

 

Хотелось вместе с вихрем шумным

Кружиться по лесу, кричать —

И каждый медный лист встречать

Восторгом радостно-безумным!

 

 

*

Ту звезду, что качалася в темной воде

Под кривою ракитой в заглохшем саду,-

Огонек, до рассвета мерцавшей в пруде,-

Я теперь в небесах никогда не найду.

 

В то селенье, где шли молодые года,

В старый дом, где я первые песни слагал,

Где я счастья и радости в юности ждал,

Я теперь не вернусь никогда, никогда.

 

 

*

Скачет пристяжная, снегом обдает...

Сонный зимний ветер надо мной поет,

В полусне волнуясь, по полю бежит,

Вместе с колокольчиком жалобно дрожит.

 

Эй, проснися, ветер! Подыми пургу;

Задымись метелью белою в лугу,

Загуди поземкой, закружись в степи,

Крикни вместо песни: «Постыдись, не спи!»

 

Безотраден путь мой! Каждый божий день —

Глушь лесов да холод-голод деревень...

Стыдно мне и больно... Только стыд-то мой

Слишком скоро гаснет в тишине немой!

 

Сонный зимний ветер надо мной поет,

Усыпляет песней, воли не дает,

Путь заносит снегом, по полю бежит,

Вместе с колокольчиком жалобно дрожит...

 

 

*

Серп луны под тучкой длинной

Льет полночный слабый свет.

Над безмолвною долиной -

Темной церкви силуэт.

 

Серп луны за тучкой тает,-

Проплывая, гаснет он.

С колокольни долетает,

Замирая, сонный звон.

 

Серп луны в просветы тучи

С грустью тихою глядит,

Под ветвями ив плакучих

Тускло воду золотит.

 

И в реке, среди глубокой

Предрассветной тишины,

Замирает одинокий

Золотой двойник луны.

 

РОДИНЕ

 

Они глумятся над тобою,

Они, о родина, корят

Тебя твоею простотою,

Убогим видом черных хат...

 

Так сын, спокойный и нахальный,

Стыдится матери своей -

Усталой, робкой и печальной

Средь городских его друзей,

 

Глядит с улыбкой состраданья

На ту, кто сотни верст брела

И для него, ко дню свиданья,

Последний грошик берегла.

 

 

ПОСЛЕДНИЙ ШМЕЛЬ

 

Черный бархатный шмель, золотое оплечье,

Заунывно гудящий певучей струной,

Ты зачем залетаешь в жилье человечье

И как будто тоскуешь со мной?

 

За окном свет и зной, подоконники ярки,

Безмятежны и жарки последние дни,

Полетай, погуди - и в засохшей татарке,

На подушечке красной, усни.

 

Не дано тебе знать человеческой думы,

Что давно опустели поля,

Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый

Золотого сухого шмеля!

 

 

ПОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ

 

В блеске огней, за зеркальными стеклами,

Пышно цветут дорогие цветы,

Нежны и сладки их тонкие запахи,

Листья и стебли полны красоты.

 

Их возрастили в теплицах заботливо,

Их привезли из-за синих морей;

Их не пугают метели холодные,

Бурные грозы и свежесть ночей...

 

Есть на полях моей родины скромные

Сестры и братья заморских цветов:

Их возрастила весна благовонная

В зелени майской лесов и лугов.

 

Видят они не теплицы зеркальные,

А небосклона простор голубой,

Видят они не огни, а таинственный

Вечных созвездий узор золотой.

 

Веет от них красотою стыдливою,

Сердцу и взору родные они

И говорят про давно позабытые

Светлые дни.

 

 

ОКТЯБРЬСКИЙ РАССВЕТ

 

Ночь побледнела, и месяц садится

За реку красным серпом.

Сонный туман на лугах серебрится,

Черный камыш отсырел и дымится,

Ветер шуршит камышом.

 

Тишь на деревне. В часовне лампада

Меркнет, устало горя.

В трепетный сумрак озябшего сада

Льется со степи волнами прохлада...

Медленно рдеет заря.

 

 

*

Не видно птиц. Покорно чахнет

Лес, опустевший и больной.

Грибы сошли, но крепко пахнет

В оврагах сыростью грибной.

 

Глушь стала ниже и светлее,

В кустах свалялася трава,

И, под дождем осенним тлея,

Чернеет тёмная листва.

 

А в поле ветер. День холодный

Угрюм и свеж — и целый день

Скитаюсь я в степи свободной,

Вдали от сел и деревень.

 

И, убаюкан шагом конным,

С отрадной грустью внемлю я,

Как ветер звоном однотонным,

Гудит-поет в стволы ружья.

 

 

Николай КЛЮЕВ

 

*

Бродит темень по избе,

Спотыкается спросонок,

Балалайкою в трубе

Заливается бесенок:

 

"Трынь да брынь, да

тере-рень..."

Чу! Заутренние звоны...

Богородицына тень,

Просияв, сошла с иконы.

 

В дымовище сгинул бес,

Печь, как старица, вздохнула.

За окном бугор и лес

Зорька в сыту окунула.

 

Там, минуючи зарю,

Ширь безвестных плоскогорий,

Одолеть судьбу-змею

Скачет пламенный Егорий.

 

На задворки вышел Влас

С вербой, в венчике сусальном.

Золотой, воскресный час,

Просиявший в безначальном.

 

 

*

В златотканные дни сентября

Мнится папертью бора опушка.

Сосны молятся, ладан куря,

Над твоей опустелой избушкой.

 

Ветер-сторож следы старины

Заметает листвой шелестящей.

Распахни узорочье сосны,

Промелькни за березовой чащей!

 

Я узнаю косынки кайму,

Голосок с легковейной походкой...

Сосны шепчут про мрак и тюрьму,

Про мерцание звезд за решеткой,

 

Про бубенчик в жестоком пути,

Про седые бурятские дали...

Мир вам, сосны, вы думы мои,

Как родимая мать, разгадали!

 

В поминальные дни сентября

Вы сыновнюю тайну узнайте

И о той, что погибла любя,

Небесам и земле передайте.

 

 

*

В избе гармоника: «Накинув плащ с гитарой...»

А ставень дедовский провидяще грустит:

Где Сирии — красный гость, Вольга с Мемелфой старой,

Божниц рублевский сон, и бархат ал и рыт?

 

«Откуля, доброхот?» — «С Владимира-Залесска...»

— «Сгорим, о братия, телес не посрамим!..»

Махорочная гарь, из ситца занавеска,

И оспа полуслов: «Валета скозырим».

 

Под матицей резной (искусством позабытым)

Валеты с дамами танцуют «вальц-плезир»,

А Сирин на шестке сидит с крылом подбитым,

Щипля сусальный пух и сетуя на мир.

 

Кропилом дождевым смывается со ставней

Узорчатая быль про ярого Вольгу,

Лишь изредка в зрачках у вольницы недавней

Пропляшет царь морской и сгинет на бегу.

 

 

*

В морозной мгле, как око сычье,

Луна-дозорщица глядит;

Какое светлое величье

В природе мертвенной сквозит.

 

Как будто в поле, мглой объятом,

Для правых подвигов и сил,

Под сребротканым, снежным платом,

Прекрасный витязь опочил.

 

О, кто ты, родина? Старуха?

Иль властноокая жена?

Для песнотворческого духа

Ты полнозвучна и ясна.

 

Твои черты январь-волшебник

Туманит вьюгой снеговой,

И схимник-бор читает требник,

Как над умершею тобой.

 

Но ты вовек неуязвима,

Для смерти яростных зубов,

Как мать, как женщина, любима

Семьей отверженных сынов.

 

На их любовь в плену угрюмом,

На воли пламенный недуг,

Ты отвечаешь бора шумом,

Мерцаньем звезд да свистом вьюг.

 

О, изреки: какие боли,

Ярмо какое изнести,

Чтоб в тайниках твоих раздолий

Открылись торные пути?

 

Чтоб, неизбывная доселе,

Родная сгинула тоска,

И легкозвоннее метели,

Слетала песня с языка?

 

 

*

В овраге снежные ширинки

Дырявит посохом закат,

Полощет в озере, как в кринке,

Плеща на лес, кумачный плат.

 

В расплаве мхов и тине роясь,-

Лесовику урочный дар,-

Он балахон и алый пояс

В тайгу забросил, как пожар.

 

У лесового нос - лукошко,

Волосья - поросли ракит...

Кошель с янтарною морошкой

Луна забрезжить норовит.

 

Зарит... Цветет загозье лыко,

Когтист и свеж медвежий след,

Озерко - туес с земляникой,

И вешний бор - за лаптем дед.

 

Дымится пень, ему лет со сто,

Он в шапке, с сивой бородой...

Скрипит лощеное берёсто

У лаптевяза под рукой.

 

 

*

В просинь вод загляделися ивы,

Словно в зеркальцо девка-краса.

Убегают дороги извивы,

Перелесков, лесов пояса.

 

На деревне грачиные граи,

Бродит сон, волокнится дымок;

У плотины, где мшистые сваи,

Нижет скатную зернь солнопёк -

 

Водянице стожарную кику:

Самоцвет, зарянец, камень-зель.

Стародавнему верен навыку,

Прихожу на поречную мель.

 

Кличу девушку с русой косою,

С зыбким голосом, с вишеньем щек,

Ивы шепчут: "Сегодня с красою

Поменялся кольцом солнопёк,

 

Подарил ее зарною кикой,

Заголубил в речном терему..."

С рощи тянет смолой, земляникой,

Даль и воды в лазурном дыму.

 

 

*

Весна отсияла... Как сладостно больно,

Душой отрезвяся, любовь схоронить.

Ковыльное поле дремуче-раздольно,

И рдяна заката огнистая нить.

 

И серые избы с часовней убогой,

Понурые ели, бурьяны и льны

Суровым безвестьем, печалию строгой -

"Навеки", "Прощаю",- как сердце, полны.

 

О матерь-отчизна, какими тропами

Бездольному сыну укажешь пойти:

Разбойную ль удаль померить с врагами,

Иль робкой былинкой кивать при пути?

 

Былинка поблекнет, и удаль обманет,

Умчится, как буря, надежды губя,-

Пусть ветром нагорным душа моя станет

Пророческой сказкой баюкать тебя.

 

Баюкать безмолвье и бури лелеять,

В степи непогожей шуметь ковылем,

На спящие села прохладою веять,

И в окна стучаться дозорным крылом.

 

 

*

             Я обещаю вам сады...

                           К. Бальмонт

 

Вы обещали нам сады

В краю улыбчиво-далеком,

Где снедь - волшебные плоды,

Живым питающие соком.

 

Вещали вы: "Далеких зла,

Мы вас от горестей укроем,

И прокаженные тела

В ручьях целительных омоем".

 

На зов пошли: Чума, Увечье,

Убийство, Голод и Разврат,

С лица - вампиры, по наречью -

В глухом ущелье водопад.

 

За ними следом Страх тлетворный

С дырявой Бедностью пошли,-

И облетел ваш сад узорный,

Ручьи отравой потекли.

 

За пришлецами напоследок

Идем неведомые Мы,-

Наш аромат смолист и едок,

Мы освежительней зимы.

 

Вскормили нас ущелий недра,

Вспоил дождями небосклон,

Мы - валуны, седые кедры,

Лесных ключей и сосен звон.

 

 

*

Вылез тулуп из чулана

С летних просонок горбат:

«Я у татарского хана

Был из наряда в наряд.

 

Полы мои из Бухары

Род растягайный ведут,

Пазухи — пламя Сахары

В русскую стужу несут.

 

Помнит моя подоплека

Желтый Кашмир и Тибет,

В шкуре овечьей Востока

Теплится жертвенный свет.

 

Мир вам, Ипат и Ненила,

Печь с черномазым горшком!

Плеск звездотечного Нила

В шорохе слышен моем.

 

Я — лежебок из чулана

В избу зазимки принес...

Нилу, седым океанам

Устье — запечный Христос».

 

Кто несказанное чает,

Веря в тулупную мглу,

Тот наяву обретает

Индию в красном углу.

 

 

*

Галка-староверка ходит в черной ряске,

В лапотках с оборой, в сизой подпояске.

Голубь в однорядке, воробей в сибирке,

Курица ж в салопе - клёваные дырки.

Гусь в дубленой шубе, утке ж на задворках

Щеголять далося в дедовских опорках.

 

В галочьи потёмки, взгромоздясь на жёрдки,

Спят, нахохлив зобы, курицы-молодки,

Лишь петух-кудесник, запахнувшись в саван,

Числит звездный бисер, чует травный ладан.

 

На погосте свечкой теплятся гнилушки,

Доплетает леший лапоть на опушке,

Верезжит в осоке проклятый младенчик...

Петел ждет, чтоб зорька нарядилась в венчик.

 

У зари нарядов тридевять укладок...

На ущербе ночи сон куриный сладок:

Спят монашка-галка, воробей-горошник...

Но едва забрезжит заревой кокошник -

 

Звездочет крылатый трубит в рог волшебный:

"Пробудитесь, птицы, пробил час хвалебный,

И пернатым брашно, на бугор, на плёсо,

Рассыпает солнце золотое просо!"

 

 

*

Горние звезды как росы.

Кто там в небесном лугу

Точит лазурные косы,

Гнет за дугою дугу?

 

Месяц, как лилия, нежен,

Тонок, как профиль лица.

Мир неоглядно безбрежен.

Высь глубока без конца.

 

Слава нетленному чуду,

Перлам, украсившим свод,

Скоро к голодному люду

Пламенный вестник придет.

 

К зрячим нещадно суровый,

Милостив к падшим в ночи,

Горе кующим оковы,

Взявшим от царства ключи.

 

Будьте ж душой непреклонны

Все, кому свет не погас,

Ткут золотые хитоны

Звездные руки для вас.

 

 

ГОЛОС ИЗ НАРОДА

 

Вы - отгул глухой, гремучей,

Обессилевшей волны,

Мы - предутренние тучи,

Зори росные весны.

 

Ваши помыслы - ненастье,

Дрожь и тени вечеров,

Наши - мерное согласье

Тяжких времени шагов.

 

Прозревается лишь в книге

Вами мудрости конец,-

В каждом облике и миге

Наш взыскующий Отец.

 

Ласка Матери-природы

Вас забвеньем не дарит,-

Чародейны наши воды

И огонь многоочит.

 

За слиянье нет поруки,

Перевал скалист и крут,

Но бесплодно ваши стуки

В лабиринте не замрут.

 

Мы, как рек подземных струи,

К вам незримо притечем

И в безбрежном поцелуе

Души братские сольем.

 

 

*

(Из цикла "Ленин")

 

Есть в Ленине керженский дух,

Игуменский окрик в декретах,

Как будто истоки разрух

Он ищет в "Поморских ответах".

 

Мужицкая ныне земля,

И церковь - не наймит казенный,

Народный испод шевеля,

Несется глагол краснозвонный.

 

Нам красная молвь по уму:

В ней пламя, цветенье сафьяна,-

То Черной Неволи басму

Попрала стопа Иоанна.

 

Борис, златоордный мурза,

Трезвонит Иваном Великим,

А Лениным - вихрь и гроза

Причислены к ангельским ликам.

 

Есть в Смольном потемки трущоб

И привкус хвои с костяникой,

Там нищий колодовый гроб

С останками Руси великой.

 

"Куда схоронить мертвеца",-

Толкует удалых ватага.

Поземкой пылит с Коневца,

И плещется взморье-баклага.

 

Спросить бы у тучки, у звезд,

У зорь, что румянят ракиты...

Зловещ и пустынен погост,

Где царские бармы зарыты.

 

Их ворон-судьба стережет

В глухих преисподних могилах...

О чем же тоскует народ

В напевах татарско-унылых?

 

 

*

Есть две страны; одна - Больница,

Другая - Кладбище, меж них

Печальных сосен вереница,

Угрюмых пихт и верб седых!

 

Блуждая пасмурной опушкой,

Я обронил свою клюку

И заунывною кукушкой

Стучусь в окно к гробовщику:

 

"Ку-ку! Откройте двери, люди!"

"Будь проклят, полуночный пес!

Кому ты в глиняном сосуде

Несешь зарю апрельских роз?!

 

Весна погибла, в космы сосен

Вплетает вьюга седину..."

Но, слыша скрежет ткацких кросен,

Тянусь к зловещему окну.

 

И вижу: тетушка Могила

Ткет желтый саван, и челнок,

Мелькая птицей чернокрылой,

Рождает ткань, как мерность строк.

 

В вершинах пляска ветродуев,

Под хрип волчицыной трубы.

Читаю нити: "Н. А. Клюев,-

Певец олонецкой избы!"

 

 

*

Есть на свете край обширный,

Где растут сосна да ель,

Неисследный и пустынный,-

Русской скорби колыбель.

 

В этом крае тьмы и горя

Есть забытая тюрьма,

Как скала на глади моря,

Неподвижна и нема.

 

За оградою высокой

Из гранитных серых плит,

Пташкой пленной, одинокой

В башне девушка сидит.

 

Злой кручиною объята,

Все томится, воли ждет,

От рассвета до заката,

День за днем, за годом год.

 

Но крепки дверей запоры,

Недоступно-страшен свод,

Сказки дикого простора

В каземат не донесет.

 

Только ветер перепевный

Шепчет ей издалека:

"Не томись, моя царевна,

Радость светлая близка.

 

За чертой зари туманной,

В ослепительной броне,

Мчится витязь долгожданный

На вспененном скакуне".

 

 

*

За лебединой белой долей,

И по-лебяжьему светла,

От васильковых меж и поля

Ты в город каменный пришла.

 

Гуляешь ночью до рассвета,

А днем усталая сидишь

И перья смятого берета

Иглой неловкою чинишь.

 

Такая хрупко-испитая

Рассветным кажешься ты днем,

Непостижимая, святая,-

Небес отмечена перстом.

 

Наедине, при встрече краткой,

Давая совести отчет,

Тебя вплетаю я украдкой

В видений пестрый хоровод.

 

Панель... Толпа... И вот картина,

Необычайная чета:

В слезах лобзает Магдалина

Стопы пречистые Христа.

 

Как ты, раскаяньем объята,

Янтарь рассыпала волос,-

И взором любящего брата

Глядит на грешницу Христос.

 

 

*

Запечных потемок чурается день,

Они сторожат наговорный кистень,-

Зарыл его прадед-повольник в углу,

Приставя дозором монашенку-мглу.

 

И теплится сказка. Избе лет за двести,

А всё не дождется от витязя вести.

Монашка прядет паутины кудель,

Смежает зеницы небесная бель.

 

Изба засыпает. С узорной божницы

Взирают Микола и сестры Седмицы,

На матице ожила карлиц гурьба,

Топтыгин с козой - избяная резьба.

 

Глядь, в горенке стол самобранкой накрыт

На лавке разбойника дочка сидит,

На ней пятишовка, из гривен блесня,

Сама же понурей осеннего дня.

 

Ткачиха-метель напевает в окно:

"На саван повольнику ткися, рядно,

Лежит он в логу, окровавлен чекмень,

Не выведал ворог про чудо-кистень!"

 

Колотится сердце... Лесная изба

Глядится в столетья, темна, как судьба,

И пестун былин, разоспавшийся дед,

Спросонок бормочет про тутошний свет.

 

 

*

Зима изгрызла бок у стога,

Вспорола скирды, но вдомек

Буренке пегая дорога

И грай нахохленных сорок.

 

Сороки хохлятся — к капели,

Дорога пега — быть теплу.

Как лещ наживку, ловят ели

Луча янтарную иглу.

 

И луч бежит в переполохе,

Ныряет в хвои, в зыбь ветвей...

По вечерам коровьи вздохи

Снотворней бабкиных речей:

 

«К весне пошло, на речке глыбко,

Буренка чует водополь...»

Изба дремлива, словно зыбка,

Где смолкли горести и боль.

 

Лишь в поставце, как скряга злато,

Теленье числя и удой,

Подойник с кринкою щербатой

Тревожат сумрак избяной.

 

 

*

Из подвалов, из темных углов,

От машин и печей огнеглазых

Мы восстали могучей громов,

Чтоб увидеть всё небо в алмазах,

Уловить серафимов хвалы,

Причаститься из Спасовой чаши!

Наши юноши — в тучах орлы,

Звезд задумчивей девушки наши.

 

Город-дьявол копытами бил,

Устрашая нас каменным зевом.

У страдальческих теплых могил

Обручились мы с пламенным гневом.

Гнев повел нас на тюрьмы, дворцы,

Где на правду оковы ковались...

Не забыть, как с детями отцы

И с невестою милый прощались...

 

Мостовые расскажут о нас,

Камни знают кровавые были...

В золотой, победительный час

Мы сраженных орлов схоронили.

Поле Марсово — красный курган,

Храм победы и крови невинной...

На державу лазоревых стран

Мы помазаны кровью орлиной.

 

 

*

Костра степного взвивы,

Мерцанье высоты,

Бурьяны, даль и нивы -

Россия - это ты!

 

На мне бойца кольчуга,

И, подвигом горя,

В туман ночного луга

Несу светильник я.

 

Вас, люди, звери, гады,

Коснется ль вещий крик:

Огонь моей лампады -

Бессмертия родник!

 

Всё глухо. Точит злаки

Степная саранча...

Передо мной во мраке

Колеблется свеча,

 

Роняет сны-картинки

На скатертчатый стол -

Минувшего поминки,

Грядущего символ.

 

 

*

Лесные сумерки - монах

За узорочным часословом,

Горят заставки на листах

Сурьмою в золоте багровом.

 

И богомольно старцы-пни

Внимают звукам часословным...

Заря, задув свои огни,

Тускнеет венчиком иконным.

 

Лесных погостов старожил,

Я молодею в вечер мая,

Как о судьбе того, кто мил,

Над палой пихтою вздыхая.

 

Забвенье светлое тебе

В многопридельном хвойном храме,

По мощной жизни, по борьбе,

Лесными ставшая мощами!

 

Смывает киноварь стволов

Волна финифтяного мрака,

Но строг и вечен часослов

Над котловиною, где рака.

 

 

*

Льнянокудрых тучек бег -

Перед ведреным закатом.

Детским телом пахнет снег,

Затенённый пнем горбатым.

 

Луч - крестильный образок -

На валежину повешен,

И ребячий голосок

За кустами безутешен.

 

Под березой зыбки скрип,

Ельник в маревных пелёнках...

Кто родился иль погиб

В льнянокудрых сутемёнках?

 

И кому, склонясь, козу

Строит зорька-повитуха?..

"Поспрошай куму-лозу",-

Шепчет пихта, как старуха.

 

И лоза, рядясь в кудель,

Тайну светлую открыла:

"На заранке я апрель

В снежной лужице крестила".

 

 

*

Мой край, мое поморье,

Где песни в глубине!

Твои лядины, взгорья

Дозорены Егорьем

На лебеде-коне!

 

Твоя судьба — гагара

С Кащеевым яйцом,

С лучиною стожары,

И повитухи-хмары

Склонились над гнездом.

 

Ты посвети лучиной,

Синебородый дед!

Гнездо шумит осиной,

Ямщицкою кручиной

С метелицей вослед.

 

За вьюжною кибиткой

Гагар нескор полет...

Тебе бы сад с калиткой

Да опашень враскидку

У лебединых вод.

 

Боярышней собольей

Привиделся ты мне,

Но в сорок лет до боли

Глядеть в глаза сокольи

Зазорно в тишине.

 

Приснился ты белицей —

По бровь холстинный плат,

Но Алконостом-птицей

Иль вещею зегзицей

Не кануть в струнный лад.

 

Остались только взгорья,

Ковыль да синь-туман,

Меж тем как редкоборьем

Над лебедем-Егорьем

Орлит аэроплан.

 

 

ЛЕС

 

Как сладостный орган, десницею небесной

Ты вызван из земли, чтоб бури утишать,

Живым дарить покой, жильцам могилы тесной

Несбыточные сны дыханьем навевать.

 

Твоих зеленых волн прибой тысячеустный,

Под сводами души рождает смутный звон,

Как будто моряку, тоскующий и грустный,

С родимых берегов доносится поклон.

 

Как будто в зыбях хвой рыдают серафимы,

И тяжки вздохи их и гул скорбящих крыл,

О том, что Саваоф броней неуязвимой

От хищности людской тебя не оградил.

 

 

*

На песню, на сказку рассудок молчит,

Но сердце так странно правдиво,-

И плачет оно, непонятно грустит,

О чем?- знают ветер да ивы.

 

О том ли, что юность бесследно прошла,

Что поле заплаканно-нище?

Вон серые избы родного села,

Луга, перелески, кладбище.

 

Вглядись в листопадную странничью даль,

В болот и оврагов пологость,

И сердцу-дитяти утешной едва ль

Почуется правды суровость.

 

Потянет к загадке, к свирельной мечте,

Вздохнуть, улыбнуться украдкой

Задумчиво-нежной небес высоте

И ивам, лепечущим сладко.

 

Примнится чертогом - покров шалаша,

Колдуньей лесной - незабудка,

и горько в себе посмеется душа

Над правдой слепого рассудка.

 

 

*

На припеке цветик алый

Обезлиствел и поблек -

Свет-детина разудалый

От зазнобушки далек.

 

Он взвился бы буйной птицей

Цепи-вороги крепки,

Из темницы до светлицы

Перевалы далеки.

 

Призапала к милой стежка,

Буреломом залегла.

За окованным окошком -

Колокольная игла.

 

Всё дозоры да запоры,

Каземат - глухой капкан...

Где вы, косы - темны боры,

Заряница - сарафан?

 

В белоструганой светелке

Кто призарился на вас,

На фату хрущата шелка,

На узорный канифас?

 

Заручился кто от любы

Скатным клятвенным кольцом:

Волос - зарь, малина - губы,

В цвет черемухи лицом?..

 

Захолонула утроба,

Кровь, как цепи, тяжела...

Помяни, душа-зазноба,

Друга - сизого орла!

 

Без ножа ему неволя

Кольца срезала кудрей,

Чтоб раздольней стало поле,

Песня-вихорь удалей.

 

Чтоб напева ветровова

Не забыл крещеный край...

Не шуми ты, мать-дуброва,

Думу думать не мешай!

 

 

*

Талы избы, дорога,

Буры пни и кусты,

У лосиного лога

Четки елей кресты.

 

На завалине лыжи

Обсушил полудняк.

Снег дырявый и рыжий,

Словно дедов армяк.

 

Зорька в пестрядь и лыко

Рядит сучья ракит,

Кузовок с земляникой -

Солнце метит в зенит.

 

Дятел - пущ колотушка -

Дразнит стуком клеста,

И глухарья ловушка

На сегодня пуста.

 

 

*

На темном ельнике стволы берез -

На рытом бархате девические пальцы.

Уже рябит снега, и слушает откос,

Как скут струю ручья невидимые скальцы.

 

От лыж неровен след. Покинув темь трущоб,

Бредет опушкой лось, вдыхая ветер с юга,

И таежный звонарь - хохлатая лешуга,

Усевшись на суку, задорно пучит зоб.

 

 

СТАРУХА

 

Сын обижает, невестка не слухает,

Хлебным куском да бездельем корит;

Чую - на кладбище колокол ухает,

Ладаном тянет от вешних ракит.

 

Вышла я в поле, седая, горбатая,-

Нива без прясла, кругом сирота...

Свесила верба сережки мохнатые,

Меда душистей, белее холста.

 

Верба-невеста, молодка пригожая,

Зеленью-платом не засти зари!

Аль с алоцветной красою не схожа я -

Косы желтее, чем бус янтари.

 

Ал сарафан с расписной оторочкою,

Белый рукав и плясун-башмачок...

Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,

Звон оголосил пролесок и лог.

 

Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,

Мне ли крутиться в янтарь-бахрому...

Зой-невидимка узывней, дремливее,

Белые вербы в кадильном дыму.

 

 

*

Набух, оттаял лед на речке,

Стал пегим, ржаво-золотым,

В кустах затеплилися свечки,

И засинел кадильный дым.

 

Березки - бледные белички,

Потупясь, выстроились в ряд.

Я голоску веснянки-птички,

Как материнской ласке, рад.

 

Природы радостный причастник,

На облака молюся я,

На мне иноческий подрясник

И монастырская скуфья.

 

Обету строгому неверен,

Ушел я в поле к лознякам,

Чтоб поглядеть, как мир безмерен,

Как луч скользит по облакам,

 

Как пробудившиеся речки

Бурлят на талых валунах,

И невидимка теплит свечки

В нагих, дымящихся кустах.

 

 

*

Не в смерть, а в жизнь введи меня,

Тропа дремучая лесная!

Привет вам, братья-зеленя,

Потемки дупел, синь живая!

 

Я не с железом к вам иду,

Дружась лишь с посохом да рясой,

Но чтоб припасть в слезах, в бреду

К ногам березы седовласой,

 

Чтоб помолиться лику ив,

Послушать пташек-клирошанок

И, брашен солнечных вкусив,

Набрать младенческих волвянок.

 

На мху, как в зыбке, задремать

Под "баю-бай" осиплой ели...

О, пуща-матерь, тучки прядь,

Туман, пушистее кудели,

 

Как сладко брагою лучей

На вашей вечере упиться,

Прозрев, что веткою в ручей

Душа родимая глядится!

 

 

*

"Не жди зари, она погасла

Как в мавзолейной тишине

Лампада чадная без масла..." -

Могильный демон шепчет мне.

 

Душа смежает робко крылья,

Недоуменно смущена,

Пред духом мрака и насилья

Мятется трепетно она.

 

И демон сумрака кровавый

Трубит победу в смертный рог.

Смутился кубок брачной славы,

И пуст украшенный чертог.

 

Рассвета луч не обагрянит

Вино в бокалах круговых,

Пока из мертвых не восстанет

Гробнице преданный Жених.

 

Пока же камень не отвален,

И стража тело стережет,

Душа безмовие развалин

Чертога брачного поет.

 

 

*

Снова поверилось в дали свободные,

В жизнь, как в лазурный, безгорестный путь,-

Помнишь ракиты седые, надводные,

Вздохи туманов, безмолвия жуть?

 

Ты повторяла: "Туман - настоящее,

Холоден, хмур и зловеще глубок.

Сердцу пророчит забвенье целящее

В зелени ив пожелтевший листок".

 

Явью безбольною стало пророчество:

Просинь небес, и снега за окном.

В хижине тихо. Покой, одиночество

Веют нагорным, свежительным сном.

 

 

*

Сегодня в лесу именины,

На просеке пряничный дух,

В багряных шугаях осины

Умильней причастниц-старух.

 

Пышней кулича муравейник,

А пень - как с наливкой бутыль.

В чаще именинник-затейник

Стоит, опершись на костыль.

 

Он в синем, как тучка, кафтанце,

Бородка - очёсок клочок;

О лете - сынке-голодранце

Тоскует лесной старичок.

 

Потрафить приятельским вкусам

Он ключницу-осень зовёт...

Прикутано старым бурнусом,

Спит лето в затишье болот.

 

Пусть осень густой варенухой

Обносит трущобных гостей -

Ленивец, хоть филин заухай,

Не сгонит дремоты с очей!

 

 

*

Недозрелую калинушку

Не ломают и не рвут,-

Недорощена детинушку

Во солдаты не берут.

 

Придорожну скатну ягоду

Топчут конник, пешеход,-

По двадцатой красной осени

Парня гонят во поход.

 

Раскудрявьтесь, кудри-вихори,

Брови - черные стрижи,

Ты, размыкушка-гармоника,

Про судину расскажи:

 

Во незнаемой сторонушке

Красовита ли гульба?

По страде свежит ли прохолодь,

В стужу греет ли изба?

 

Есть ли улица расхожая,

Девка-зорька, маков цвет,

Али ночка непогожая

Ко сударке застит след?

 

Ах, размыкушке-гармонике

Поиграть не долог срок!..

Придорожную калинушку

Топчут пеший и ездок.

 

 

*

О, ризы вечера, багряно-золотые,

Как ярое вино, пьяните вы меня!

Отраднее душе развалины седые

Туманов - вестников рассветного огня.

 

Горите же мрачней, закатные завесы!

Идет Посланец Сил, чтоб сумрак одолеть;

Пусть в безднах темноты ликуют ночи бесы,

Отгулом вторит им орудий злая медь.

 

Звончее топоры поют перед рассветом,

От эшафота тень черней - перед зарей...

Одежды вечера пьянят багряным цветом,

А саваны утра покоят белизной.

 

 

*

Обозвал тишину глухоманью,

Надругался над белым "молчи",

У креста простодушною данью

Не поставил сладимой свечи.

 

В хвойный ладан дохнул папиросой

И плевком незабудку обжег.

Зарябило слезинками плёсо,

Сединою заиндевел мох.

 

Светлый отрок - лесное молчанье,

Помолясь на заплаканный крест,

Закатилось в глухое скитанье

До святых, незапятнанных мест.

 

Заломила черемуха руки,

К норке путает след горностай...

Сын железа и каменной скуки

Попирает берестяный рай.

 

 

*

Осенюсь могильною иконкой,

Накормлю малиновок кутьей

И с клюкой, с дорожною котомкой,

Закачусь в туман вечеровой.

 

На распутьях дальнего скитанья,

Как пчела медвяную росу,

Соберу певучие сказанья

И тебе, родимый, принесу.

 

В глубине народной незабытым

Ты живешь, кровавый и святой...

Опаленным, сгибнувшим, убитым,

Всем покой за дверью гробовой.

 

 

*

Пашни буры, межи зелены,

Спит за елями закат,

Камней мшистые расщелины

Влагу вешнюю таят.

 

Хороша лесная родина:

Глушь да поймища кругом!..

Прослезилася смородина,

Травный слушая псалом.

 

И не чую больше тела я,

Сердце - всхожее зерно...

Прилетайте, птицы белые,

Клюйте ярое пшено!

 

Льются сумерки прозрачные,

Кроют дали, изб коньки,

И березки - свечи брачные -

Теплят листьев огоньки.

 

 

ПАХАРЬ

 

Вы на себя плетете петли

И навостряете мечи.

Ищу вотще: меж вами нет ли

Рассвета алчущих в ночи?

 

На мне убогая сермяга,

Худая обувь на ногах,

Но сколько радости и блага

Сквозит в поруганных чертах.

 

В мой хлеб мешаете вы пепел,

Отраву горькую в вино,

Но я, как небо, мудро-светел

И неразгадан, как оно.

 

Вы обошли моря и сушу,

К созвездьям взвили корабли,

И лишь меня - мирскую душу,

Как жалкий сор, пренебрегли.

 

Работник родины свободной

На ниве жизни и труда,

Могу ль я вас, как терн негодный,

Не вырвать с корнем навсегда?

 

 

ОТВЕРЖЕННОЙ

 

Если б ведать судьбину твою,

Не кручинить бы сердца разлукой

И любовь не считать бы свою

За тебя нерушимой порукой.

 

Не гадалося ставшее мне,

Что, по чувству сестра и подруга,

По своей отдалилась вине

Ты от братьев сурового круга.

 

Оттого, как под ветром ковыль,

И разлучная песня уныла,

Что тебе побирушки костыль

За измену судьба подарила.

 

И неведомо: я ли не прав

Или сердце к тому безучастно,

Что, отверженный облик приняв,

Ты, как прежде, нетленно прекрасна?

 

 

ОСИНУШКА

 

Ах, кому судьбинушка

Ворожит беду:

Горькая осинушка

Ронит лист-руду.

 

Полымем разубрана,

Вся красным-красна,

Может быть, подрублена

Топором она.

 

Может, червоточина

Гложет сердце ей,

Черная проточина

Въелась меж корней.

 

Облака по просини

Крутятся в кольцо,

От судины-осени

Вянет деревцо.

 

Ой, заря-осинушка,

Златоцветный лёт,

У тебя детинушка

Разума займет!

 

Чтобы сны стожарные

В явь оборотить,

Думы — листья зарные -

По ветру пустить.

 

 

ОБИДИН ПЛАЧ

 

В красовитый летний праздничек,

На раскат-широкой улице,

Будет гульное гуляньице -

Пир - мирское столованьице.

Как у девушек-согревушек

Будут поднизи плетеные,

Сарафаны золоченые,

У дородных добрых молодцов,

Мигачей и залихватчиков,

Перелетных зорких кречетов,

Будут шапки с кистью до уха,

Опояски соловецкие,

Из семи шелков плетеные.

Только я, млада, на гульбище

Выйду в старо-старом рубище,

Нищим лыком опоясана...

Сгомонятся красны девушки,

Белолицые согревушки,-

Как от торопа повального

Отшатятся на сторонушку.

Парни ражие, удалые

За куветы встанут талые,

Притулятся на завалины

Старики, ребята малые -

Диво-дпвное увидючи,

Промежду себя толкуючи:

"Чья здесь ведьма захудалая

Ходит, в землю носом клюючи?

Уж не горе ли голодное,

Лихо злое, подколодное,

Забежало частой рощею.

Корбой темною, дремучею,

Через лягу - грязь топучую,

Во селенье домовитое,

На гулянье круговитое?

У нас время недогуляно,

Зелено вино недопито,

Девицы недоцелованы,

Молодцы недолюбованы,

Сладки пряники не съедены,

Серебрушки недоменяны..."

 

Тут я голосом, как молотом,

Выбью звоны колокольные:

"Не дарите меня золотом,

Только слухайте, крещеные:

Мне не спалось ночкой синею

Перед Спасовой заутреней.

Вышла к озеру по инею,

По росе медвяной, утренней.

Стала озеро выспрашивать,

Оно стало мне рассказывать

Тайну тихую поддонную

Про святую Русь крещеную.

От озерной прибауточки,

Водяной потайной басенки,

Понабережье насупилось,

Пеной-саваном окуталось.

Тучка сизая проплакала -

Зернью горькою прокапала,

Рыба в заводях повытухла,

На лугах трава повызябла...

 

Я поведаю на гульбище

Праздничанам-залихватчикам,

Что мне виделось в озерышке,

Во глуби на самом донышке.

Из конца в конец я видела

Поле грозное, убойное,

Костяками унавожено.

Как на полюшке кровавоём

Головами мосты мощены,

Из телес реки пропущены,

Близ сердечушка с ружья паля,

О бока пуля пролятыва,

Над глазами искры сыплются...

Оттого в заветный праздничек

На широкое гуляньице

Выйду я, млада, непутною,

Встану вотдаль немогутною,

Как кручинная кручинушка,

Та пугливая осинушка,

Что шумит-поет по осени

Песню жалкую свирельную,

Ронит листья - слезы желтые

На могилу безымянную".

 

 

*

Я пришел к тебе, сыр-дремучий бор,

Из-за быстрых рек, из-за дальних гор,

Чтоб у ног твоих, витязь-схимнище,

Подышать лесной древней силищей!

 

Ты прости, отец, сына нищего,

Песню-золото расточившего,

Не кудрявичем под гуслярный звон

В зелен терем твой постучался он!

 

Богатырь душой, певник розмыслом,

Раздружился я с древним обликом,

Променял парчу на сермяжину,

Кудри-вихори на плешь-лысину.

 

Поклонюсь тебе, государь, душой -

Укажи тропу в зелен терем свой!

Там, двенадцать в ряд, братовья сидят -

Самоцветней зорь боевой наряд...

 

Расскажу я им, баснослов-баян,

Что в родных степях поредел туман,

Что сокрылися гады, филины,

Супротивники пересилены,

 

Что крещеный люд на завалинах

Словно вешний цвет на прогалинах...

Ах, не в руку сон! Седовласый бор

Чуда-терема сторожит затвор:

На седых щеках слезовая смоль,

Меж бровей-трущоб вещей думы боль.

 

 

*

Я надену черную рубаху

И вослед за мутным фонарем

По камням двора пройду на плаху

С молчаливо-ласковым лицом.

 

Вспомню маму, крашеную прялку,

Синий вечер, дрёму паутин,

За окном ночующую галку,

На окне любимый бальзамин,

 

Луговин поёмные просторы,

Тишину обкошенной межи,

Облаков жемчужные узоры

И девичью песенку во ржи:

 

     Узкая полосынька

     Клинышком сошлась -

     Не вовремя косынька

     На две расплелась!

 

     Развилась по спинушке,

     Как льняная плеть,-

     Нe тебе, детинушке,

     Девушкой владеть!

 

     Деревца вилавого

     С маху не срубить -

     Парня разудалого

     Силой не любить!

 

     Белая березонька

     Клонится к дождю...

     Не кукуй, загозынька,

     Про судьбу мою!..

 

Но прервут куранты крепостные

Песню-думу боем роковым...

Бред души! То заводи речные

С тростником поют береговым.

 

Сердца сон, кромешный, как могила!

Опустил свой парус рыбарь-день.

И слезятся жалостно и хило

Огоньки прибрежных деревень.

 

 

*

Я молился бы лику заката,

Темной роще, туману, ручьям,

Да тяжелая дверь каземата

Не пускает к родимым полям -

 

Наглядеться на бора опушку,

Листопадом, смолой подышать,

Постучаться в лесную избушку,

Где за пряжею старится мать...

 

Не она ли за пряслом решетки

Ветровою свирелью поет...

Вечер нижет янтарные четки,

Красит золотом треснувший свод.

 

 

*

Я люблю цыганские кочевья,

Свист костра и ржанье жеребят,

Под луной как призраки деревья

И ночной железный листопад.

 

Я люблю кладбищенской сторожки

Нежилой, пугающий уют,

Дальний звон и с крестиками ложки,

В чьей резьбе заклятия живут.

 

Зорькой тишь, гармонику в потемки,

Дым овина, в росах коноплю...

Подивятся дальние потомки

Моему безбрежному "люблю".

 

Что до них? Улыбчивые очи

Ловят сказки теми и лучей...

Я люблю остожья, грай сорочий,

Близь и дали, рощу и ручей.

 

 

*

Я дома. Хмарой-тишиной

Меня встречают близь и дали.

Тепла лежанка, за стеной

Старухи ели задремали.

 

Их не добудится пурга,

Ни зверь, ни окрик человечий...

Чу! С домовихой кочерга

Зашепелявили у печи.

 

Какая жуть. Мошник-петух

На жердке мреет, как куделя,

И отряхает зимний пух -

Предвестье буйного апреля.

 

 

*

Я был прекрасен и крылат

В богоотеческом жилище,

И райских кринов аромат

Мне был усладою и пищей.

 

Блаженной родины лишен

И человеком ставший ныне,

Люблю я сосен перезвон

Молитвословящий пустыне.

 

Лишь одного недостает

Душе в подветренной юдоли,-

Чтоб нив просторы, лоно вод

Не оглашались стоном боли,

 

Чтоб не стремил на брата брат

Враждою вспыхнувшие взгляды,

И ширь полей, как вертоград,

Цвела для мира и отрады.

 

И чтоб похитить человек

Венец Создателя не тщился,

За то, отверженный навек,

Я песнокрылия лишился.

 

 

*

Я — посвященный от народа,

На мне великая печать,

И на чело свое природа

Мою прияла благодать.

 

Вот почему на речке-ряби,

В ракитах ветер-Алконост

Поет о Мекке и арабе,

Прозревших лик карельских звезд.

 

Все племена в едином слиты:

Алжир, оранжевый Бомбей

В кисете дедовском зашиты

До золотых, воскресных дней.

 

Есть в сивке доброе, слоновье,

И в елях финиковый шум,—

Как гость в зырянское зимовье

Приходит пестрый Эрзерум.

 

Китай за чайником мурлычет,

Чикаго смотрит чугуном...

Не Ярославна рано кычет

На забороле городском,—

 

То богоносный дух поэта

Над бурной родиной парит;

Она в громовый плащ одета,

Перековав луну на щит.

 

Левиафан, Молох с Ваалом —

Ее враги. Смертелен бой.

Но кроток луч над Валаамом,

Целуясь с ладожской волной.

 

А там, где снежную Печору

Полою застит небосклон,

В окно к тресковому помору

Стучится дед — пурговый сон.

 

Пусть кладенечные изломы

Врагов, как молния, разят,—

Есть на Руси живые дрёмы,

Невозмутимый, светлый сад.

 

Он в вербной слезке, в думе бабьей,

В богоявленье наяву,

И в дудке ветра об арабе,

Прозревшем Звездную Москву.

 

 

*

Чу! Перекатный стук на гумнах,

Он по заре звучит как рог.

От бед, от козней полоумных

Мой вещий дух не изнемог.

 

Я всё такой же, как в столетьях,

Широкогрудый удалец...

Знать, к солнцепеку на поветях

Рудеет утренний багрец.

 

От гумен тянет росным медом,

Дробь молотьбы - могучий рог.

Нас подарил обильным годом

Сребробородый, древний бог.

 

 

*

Чтобы медведь пришел к порогу

И щука выплыла на зов,

Словите ворона-тревогу

В тенета солнечных стихов.

 

Не бойтесь хвойного бесследья,

Целуйтесь с ветром и зарей,

Сундук железного возмездья

Взломав упорною рукой.

 

Повыньте жалости повязку,

Сорочку белой тишины,

Переступи в льняную сказку

Запечной, отрочьей весны.

 

Дремля присядьте у печурки —

У материнского сосца

И под баюканье снегурки

Дождитесь вещего конца.

 

Потянет медом от оконца,

Паучьим лыком и дуплом,

И, весь в паучьих волоконцах,

Топтыгин рявкнет под окном.

 

А в киноваренном озерке,

Где золотой окуний сказ,

На бессловесный окрик — зорко

Блеснет каурый щучий глаз.

 

 

*

Хорошо ввечеру при лампадке

Погрустить и поплакать втишок,

Из резной низколобой укладки

Недовязанный вынуть чулок.

 

Ненаедою-гостем за кружкой

Усадить на лежанку кота

И следить, как лучи над опушкой

Догорают виденьем креста,

 

Как бредет позад дремлющих гумен,

Оступаясь, лохмотница-мгла...

Всё по-старому: дед, как игумен,

Спит лохань и притихла метла.

 

Лишь чулок - как на отмели верши,

И с котом раздружился клубок.

Есть примета: где милый умерший,

Там пустует кольцо иль чулок,

 

Там божничные сумерки строже,

Дед безмолвен, провидя судьбу,

Глубже взор и морщины... О, Боже -

Завтра год, как родная в гробу!

 

 

*

Уже хоронится от слежки

Прыскучий заяц... Синь и стыть,

И нечем голые колешки

Березке в изморозь прикрыть.

 

Лесных прогалин скатеретка

В черничных пятнах, на реке

Горбуньей-девушкою лодка

Грустит и старится в тоске.

 

Осина смотрит староверкой,

Как четки, листья обронив,

Забыв хомут, пасется Серко

На глади сонных, сжатых нив.

 

В лесной избе покой часовни -

Труда и светлой скорби след...

Как Ной ковчег, готовит дровни

К веселым заморозкам дед.

 

И ввечеру, под дождик сыпкий,

Знать, заплутав в пустом бору,

Зайчонок-луч, прокравшись к зыбке,

Заводит с первенцем игру.

 

 

*

Ты всё келейнее и строже,

Непостижимее на взгляд...

О, кто же, милостивый боже,

В твоей печали виноват?

 

И косы пепельные глаже,

Чем раньше, стягиваешь ты,

Глухая мать сидит за пряжей -

На поминальные холсты.

 

Она нездешнее постигла,

Как ты, молитвенно строга...

Блуждают солнечные иглы

По колесу от очага.

 

Зимы предчувствием объяты

Рыдают сосны на бору;

Опять глухие казематы

Тебе приснятся ввечеру.

 

Лишь станут сумерки синее,

Туман окутает реку,-

Отец, с веревкою на шее,

Придет и сядет к камельку.

 

Жених с простреленною грудью,

Сестра, погибшая в бою,-

Все по вечернему безлюдью

Сойдутся в хижину твою.

 

А Смерть останется за дверью,

Как ночь, загадочно темна.

И до рассвета суеверью

Ты будешь слепо предана.

 

И не поверишь яви зрячей,

Когда торжественно в ночи

Тебе - за боль, за подвиг плача -

Вручатся вечности ключи.

 

 

*

Теплятся звезды-лучинки,

В воздухе марь и теплынь,-

Веселы будут отжинки,

В скирдах духмяна полынь.

 

Спят за омежками риги,

Роща - пристанище мглы,

Будут пахучи ковриги,

Зимние избы теплы.

 

Минет пора обмолота,

Пуща развихрит листы,-

Будет добычна охота,

Лоски на слищах холсты.

 

Месяц засветит лучинкой,

Скрипнет под лаптем снежок...

Колобы будут с начинкой,

Парень матёр и высок.

 

 

*

Сготовить деду круп, помочь развесить сети,

Лучину засветить и, слушая пургу,

Как в сказке, задремать на тридевять столетий,

В Садко оборотясь иль в вещего Вольгу.

 

"Гей, други! Не в бою, а в гуслях нам удача,-

Соловке-игруну претит вороний грай..."

С палатей смотрит Жуть, гудит, как било, Лаче,

И деду под кошмой приснился красный рай.

 

Там горы-куличи и сыченые реки,

У чаек и гагар по мисе яйцо...

Лучина точит смоль, смежив печурки-веки,

Теплынью дышит печь - ночной избы лицо.

 

Но уж рыжеет даль, пурговою метлищей

Рассвет сметает темь, как из сусека сор,

И слышно, как сова, спеша засесть в дуплище,

Гогочет и шипит на солнечный костер.

 

Почуя скитный звон, встает с лежанки бабка,

Над ней пятно зари, как венчик у святых,

А Лаче ткет валы размашисто и хлябко,

Теряяся во мхах и далях ветровых.

 

 

*

Прохожу ночной деревней,

В темных избах нет огня,

Явью сказочною, древней

Потянуло на меня.

 

В настоящем разуверясь,

Стародавних полон сил,

Распахнул я лихо ферязь,

Шапку-соболь заломил.

 

Свистнул, хлопнул у дороги

В удалецкую ладонь,

И, как вихорь, звонконогий

Подо мною взвился конь.

 

Прискакал. Дубровным зверем

Конь храпит, копытом бьет,-

Предо мной узорный терем,

Нет дозора у ворот.

 

Привязал гнедого к тыну;

Будет лихо али прок,

Пояс шелковый закину

На точеный шеломок.

 

Скрипнет крашеная ставня...

"Что, разлапушка,- не спишь?

Неспроста повесу-парня

Знают Кама и Иртыш!

 

Наши хаживали струги

До Хвалынщины подчас,-

Не иссякнут у подруги

Бирюза и канифас..."

 

Прояснилися избенки,

Речка в утреннем дыму.

Гусли-морок, всхлипнув звонко,

Искрой канули во тьму.

 

Но в душе, как хмель, струится

Вещих звуков серебро -

Отлетевшей жаро-птицы

Самоцветное перо.

 

 

РОЖДЕСТВО ИЗБЫ

 

От кудрявых стружек тянет смолью,

Духовит, как улей, белый сруб.

Крепкогрудый плотник тешет колья,

На слова медлителен и скуп.

 

Тёпел паз, захватисты кокоры,

Крутолоб тесовый шоломок.

Будут рябью писаны подзоры,

И лудянкой выпестрен конёк.

 

По стене, как зернь, пройдут зарубки:

Сукрест, лапки, крапица, рядки,

Чтоб избе-молодке в красной щубке

Явь и сонь мерещились - легки.

 

Крепкогруд строитель-тайновидец,

Перед ним щепа как письмена:

Запоет резная пава с крылец,

Брызнет ярь с наличника окна.

 

И когда очёсками кудели

Над избой взлохматится дымок -

Сказ пойдет о красном древоделе

По лесам, на запад и восток.

 

 

ПОВОЛЖСКИЙ СКАЗ

 

Собиралися в ночнину,

Становились в тесный круг.

"Кто старшой, кому по чину

Повести за стругом струг?

 

Есть Иванко Шестипалый,

Васька Красный, Кудеяр,

Зауголыш, Рямза, Чалый

И Размыкушка-гусляр.

 

Стать негоже Кудеяру,

Рямзе с Васькой-яруном!"

Порешили: быть гусляру

Струговодом-большаком!

 

Он доселе тешил братов,

Не застаивал ветрил,

Сызрань, Астрахань, Саратов

В небо полымем пустил.

 

В епанчу, поверх кольчуги,

Оболок Размыка стан

И повел лихие струги

На слободку - Еруслан.

 

Плыли долго аль коротко,

Обогнули Жигули,

Еруслановой слободки

Не видали - не нашли.

 

Закручинились орлята:

Наважденье чем избыть?

Отступною данью-платой

Волге гусли подарить...

 

Воротилися в станища,

Что ни струг, то сирота,

Буруны разъели днища,

Червоточина - борта.

 

Объявилась горечь в браге.

Привелось, хоть тяжело,

Понести лихой ватаге

Черносошное тягло.

 

И доселе по Поволжью

Живы слухи: в ледоход

Самогуды звучной дрожью

Оглашают глуби вод.

 

Кто проведает - учует

Половодный, вещий сказ,

Тот навеки зажалкует,

Не сведет с пучины глаз.

 

Для того туман поречий,

Стружный парус, гул валов -

Перекатный рокот сечи,

Удалой повольный зов.

 

Дрожь осоки - шепот жаркий,

Огневая вспышка струй -

Зарноокой полонянки

Приворотный поцелуй.

 

 

*

Печные прибои пьянящи и гулки,

В рассветки, в косматый потемочный час,

Как будто из тонкой серебряной тулки

В ковши звонкогорлые цедится квас.

 

В полях маета, многорукая жатва,

Соленая жажда и сводный пот.

Квасных переплесков свежительна дратва,

В них раковин влага, кувшинковый мед.

 

И мнится за печью седое поморье,

Гусиные дали и просырь мереж...

А дед запевает о Храбром Егорье,

Склонив над иглой солодовую плешь.

 

Неспора починка, и стёг неуклюжий,

Да море незримое нудит иглу...

То Индия наша, таинственный ужин,

Звенящий потирами в красном углу.

 

Печные прибои баюкают сушу,

Смывая обиды и горестей след.

«В раю упокой Поликарпову душу»,—

С лучом незабудковым шепчется дед.

 

 

ПОГОРЕЛЬЩИНА (поэма)

 

 

Сергей ЕСЕНИН

 

БЕРЕЗА

 

Белая береза

Под моим окном

Принакрылась снегом,

Точно серебром.

 

На пушистых ветках

Снежною каймой

Распустились кисти

Белой бахромой.

 

И стоит береза

В сонной тишине,

И горят снежинки

В золотом огне.

 

А заря, лениво

Обходя кругом,

обсыпает ветки

Новым серебром.

 

 

В ХАТЕ

 

Пахнет рыхлыми драченами;

У порога в дежке квас,

Над печурками точеными

Тараканы лезут в паз.

 

Вьется сажа над заслонкою,

В печке нитки попелиц,

А на лавке за солонкою -

Шелуха сырых яиц.

 

Мать с ухватами не сладится,

Нагибается низко,

Старый кот к махотке крадется

На парное молоко.

 

Квохчут куры беспокойные

Над оглоблями сохи,

На дворе обедню стройную

Запевают петухи.

 

А в окне на сени скатые,

От пугливой шумоты,

Из углов щенки кудлатые

Заползают в хомуты.

 

 

КАЛИКИ

 

Проходили калики деревнями,

Выпивали под окнами квасу,

У церквей пред затворами древними

Поклонялись пречистому Спасу.

 

Пробирались странники по полю,

Пели стих о сладчайшем Иисусе.

Мимо клячи с поклажею топали,

Подпевали горластые гуси.

 

Ковыляли убогие по стаду,

Говорили страдальные речи:

"Все единому служим мы господу,

Возлагая вериги на плечи".

 

Вынимали калики поспешливо

Для коров сбереженные крохи.

И кричали пастушки насмешливо:

"Девки, в пляску! Идут скоморохи!"

 

 

*

Вечер, как сажа,

Льется в окно.

Белая пряжа

Ткет полотно.

 

Пляшет гасница,

Прыгает тень.

В окна стучится

Старый плетень.

 

Липнет к окошку

Черная гать.

Девочку-крошку

Байкает мать.

 

Взрыкает зыбка

Сонный тропарь:

"Спи, моя рыбка,

Спи, не гутарь".

 

 

*

Вижу сон. Дорога чёрная.

Белый конь. Стопа упорная.

И на этом на коне

Едет милая ко мне.

Едет, едет милая,

Только нелюбимая.

 

Эх, берёза русская!

Путь-дорога узкая.

Эту милую, как сон,

Лишь для той, в кого влюблён,

Удержи ты ветками,

Как руками меткими.

 

Светит месяц. Синь и сонь.

Хорошо копытит конь.

Свет такой таинственный,

Словно для единственной -

Той, в которой тот же свет

И которой в мире нет.

 

Хулиган я, хулиган.

От стихов дурак и пьян.

Но и все ж за эту прыть,

Чтобы сердцем не остыть,

За березовую Русь

С нелюбимой помирюсь.

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

 

Я посетил родимые места,

Ту сельщину,

Где жил мальчишкой,

Где каланчой с березовою вышкой

Взметнулась колокольня без креста.

 

Как много изменилось там,

В их бедном, неприглядном быте.

Какое множество открытий

За мною следовало по пятам.

 

Отцовский дом

Не мог я распознать:

Приметный клен уж под окном не машет,

И на крылечке не сидит уж мать,

Кормя цыплят крупитчатою кашей.

 

Стара, должно быть, стала...

Да, стара.

Я с грустью озираюсь на окрестность:

Какая незнакомая мне местность!

Одна, как прежняя, белеется гора,

Да у горы

Высокий серый камень.

 

Здесь кладбище!

Подгнившие кресты,

Как будто в рукопашной мертвецы,

Застыли с распростертыми руками.

По тропке, опершись на подожок,

Идет старик, сметая пыль с бурьяна.

"Прохожий!

Укажи, дружок,

Где тут живет Есенина Татьяна?"

 

"Татьяна... Гм...

Да вон за той избой.

А ты ей что?

Сродни?

Аль, может, сын пропащий?"

 

"Да, сын.

Но что, старик, с тобой?

Скажи мне,

Отчего ты так глядишь скорбяще?"

 

"Добро, мой внук,

Добро, что не узнал ты деда!.."

"Ах, дедушка, ужели это ты?"

И полилась печальная беседа

Слезами теплыми на пыльные цветы.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать...

А мне уж девяносто...

Скоро в гроб.

Давно пора бы было воротиться".

Он говорит, а сам все морщит лоб.

"Да!.. Время!..

Ты не коммунист?"

"Нет!.."

"А сестры стали комсомолки.

Такая гадость! Просто удавись!

Вчера иконы выбросили с полки,

На церкви комиссар снял крест.

Теперь и богу негде помолиться.

Уж я хожу украдкой нынче в лес,

Молюсь осинам...

Может, пригодится...

 

Пойдем домой -

Ты все увидишь сам".

И мы идем, топча межой кукольни.

Я улыбаюсь пашням и лесам,

А дед с тоской глядит на колокольню.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Здорово, мать! Здорово!" -

И я опять тяну к глазам платок.

Тут разрыдаться может и корова,

Глядя на этот бедный уголок.

 

На стенке календарный Ленин.

Здесь жизнь сестер,

Сестер, а не моя, -

Но все ж готов упасть я на колени,

Увидев вас, любимые края.

 

Пришли соседи...

Женщина с ребенком.

Уже никто меня не узнает.

По-байроновски наша собачонка

Меня встречала с лаем у ворот.

 

Ах, милый край!

Не тот ты стал,

Не тот.

Да уж и я, конечно, стал не прежний.

Чем мать и дед грустней и безнадежней,

Тем веселей сестры смеется рот.

 

Конечно, мне и Ленин не икона,

Я знаю мир...

Люблю мою семью...

Но отчего-то все-таки с поклоном

Сажусь на деревянную скамью.

 

"Ну, говори, сестра!"

 

И вот сестра разводит,

Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал",

О Марксе,

Энгельсе...

Ни при какой погоде

Я этих книг, конечно, не читал.

 

И мне смешно,

Как шустрая девчонка

Меня во всем за шиворот берёт...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По-байроновски наша собачонка

Меня встречала с лаем у ворот.

 

 

*

Вот оно, глупое счастье,

С белыми окнами в сад!

По пруду лебедем красным

Плавает тихо закат.

 

Здравствуй, златое затишье,

С тенью березы в воде!

Галочья стая на крыше

Служит вечерню звезде.

 

Где-то за садом несмело,

Там, где калина цветет

Нежная девушка в белом

Нежную песню поет.

 

Стелется синею рясой

С поля ночной холодок...

Глупое, милое счастье,

Свежая розовость щек!

 

 

*

Вот уж вечер. Роса

Блестит на крапиве.

Я стою у дороги,

Прислонившись к иве.

 

От луны свет большой

Прямо на нашу крышу.

Где-то песнь соловья

Вдалеке я слышу.

 

Хорошо и тепло,

Как зимой у печки.

И березы стоят,

Как большие свечки.

 

И вдали за рекой,

Видно, за опушкой,

Сонный сторож стучит

Мертвой колотушкой.

 

 

*

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари.

 

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется - на душе светло.

 

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,

Сядем в копны свежие под соседний стог.

 

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,

Хмельному от радости пересуду нет.

 

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,

Унесу я пьяную до утра в кусты.

 

И пускай со звонами плачут глухари,

Есть тоска веселая в алостях зари.

 

 

*

Гляну в поле, гляну в небо -

И в полях и в небе рай.

Снова тонет в копнах хлеба

Незапаханный мой край.

 

Снова в рощах непасеных

Неизбывные стада,

И струится с гор зеленых

Златоструйная вода.

 

О, я верю - знать, за муки

Над пропащим мужиком

Кто-то ласковые руки

Проливает молоком.

 

 

*

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты - в ризах образа...

Не видать конца и края -

Только синь сосет глаза.

 

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Звонно чахнут тополя.

 

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

 

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых лех,

Мне навстречу, как сережки,

Прозвенит девичий смех.

 

Если крикнет рать святая:

"Кинь ты Русь, живи в раю!"

Я скажу: "Не надо рая,

Дайте родину мою".

 

 

*

Гори, звезда моя, не падай.

Роняй холодные лучи.

Ведь за кладбищенской оградой

Живое сердце не стучит.

 

Ты светишь августом и рожью

И наполняешь тишь полей

Такой рыдалистою дрожью

Неотлетевших журавлей.

 

И, голову вздымая выше,

Не то за рощей - за холмом

Я снова чью-то песню слышу

Про отчий край и отчий дом.

 

И золотеющая осень,

В березах убавляя сок,

За всех, кого любил и бросил,

Листвою плачет на песок.

 

Я знаю, знаю. Скоро, скоро

Ни по моей, ни чьей вине

Под низким траурным забором

Лежать придется так же мне.

 

Погаснет ласковое пламя,

И сердце превратится в прах.

Друзья поставят серый камень

С веселой надписью в стихах.

 

Но, погребальной грусти внемля,

Я для себя сложил бы так:

Любил он родину и землю,

Как любит пьяница кабак.

 

 

*

Дымом половодье

Зализало ил.

Желтые поводья

Месяц уронил.

 

Еду на баркасе,

Тычусь в берега.

Церквами у прясел

Рыжие стога.

 

Заунывным карком

В тишину болот

Черная глухарка

К всенощной зовет.

 

Роща синим мраком

Кроет голытьбу...

Помолюсь украдкой

За твою судьбу.

 

 

*

Зеленая прическа,

Девическая грудь,

О тонкая березка,

Что загляделась в пруд?

 

Что шепчет тебе ветер?

О чем звенит песок?

Иль хочешь в косы-ветви

Ты лунный гребешок?

 

Открой, открой мне тайну

Твоих древесных дум,

Я полюбил печальный

Твой предосенний шум.

 

И мне в ответ березка:

"О любопытный друг,

Сегодня ночью звездной

Здесь слезы лил пастух.

 

Луна стелила тени,

Сияли зеленя.

За голые колени

Он обнимал меня.

 

И так, вдохнувши глубко,

Сказал под звон ветвей:

"Прощай, моя голубка,

До новых журавлей".

 

 

*

Зашумели над затоном тростники.

Плачет девушка-царевна у реки.

 

Погадала красна девица в семик.

Расплела волна венок из повилик.

 

Ах, не выйти в жены девушке весной,

Запугал ее приметами лесной.

 

На березке пообъедена кора,-

Выживают мыши девушку с двора.

 

Бьются кони, грозно машут головой,-

Ой, не любит черны косы домовой.

 

Запах ладана от рощи ели льют,

Звонки ветры панихидную поют.

 

Ходит девушка по бережку грустна,

Ткет ей саван нежнопенная волна.

 

 

*

Заря окликает другую,

Дымится овсяная гладь...

Я вспомнил тебя, дорогую,

Моя одряхлевшая мать.

 

Как прежде ходя на пригорок,

Костыль свой сжимая в руке,

Ты смотришь на лунный опорок,

Плывущий по сонной реке.

 

И думаешь горько, я знаю,

С тревогой и грустью большой,

Что сын твой по отчему краю

Совсем не болеет душой.

 

Потом ты идешь до погоста

И, в камень уставясь в упор,

Вздыхаешь так нежно и просто

За братьев моих и сестер.

 

Пускай мы росли ножевые,

А сестры росли, как май,

Ты все же глаза живые

Печально не подымай.

 

Довольно скорбеть! Довольно!

И время тебе подсмотреть,

Что яблоне тоже больно

Терять своих листьев медь.

 

Ведь радость бывает редко,

Как вешняя звень поутру,

И мне - чем сгнивать на ветках -

Уж лучше сгореть на ветру.

 

 

*

Запели тесаные дроги,

Бегут равнины и кусты.

Опять часовни на дороге

И поминальные кресты.

 

Опять я теплой грустью болен

От овсяного ветерка.

И на известку колоколен

Невольно крестится рука.

 

О Русь, малиновое поле

И синь, упавшая в реку,

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

 

Холодной скорби не измерить,

Ты на туманном берегу.

Но не любить тебя, не верить -

Я научиться не могу.

 

И не отдам я эти цепи

И не расстанусь с долгим сном,

Когда звенят родные степи

Молитвословным ковылем.

 

 

*

Закружилась листва золотая

В розоватой воде на пруду,

Словно бабочек легкая стая

С замираньем летит на звезду.

 

Я сегодня влюблен в этот вечер,

Близок сердцу желтеющий дол.

Отрок-ветер по самые плечи

Заголил на березке подол.

 

И в душе и в долине прохлада,

Синий сумрак как стадо овец,

За калиткою смолкшего сада

Прозвенит и замрет бубенец.

 

Я еще никогда бережливо

Так не слушал разумную плоть,

Хорошо бы, как ветками ива,

Опрокинуться в розовость вод.

 

Хорошо бы, на стог улыбаясь,

Мордой месяца сено жевать...

Где ты, где, моя тихая радость,

Все любя, ничего не желать?

 

 

*

Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха.

Выходи встречать к околице, красотка, жениха.

 

Васильками сердце светится, горит в нем бирюза.

Я играю на тальяночке про синие глаза.

 

То не зори в струях озера свой выткали узор,

Твой платок, шитьем украшенный, мелькнул за косогор.

 

Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха.

Пусть послушает красавица прибаски жениха.

 

 

*

Задымился вечер, дремлет кот на брусе,

Кто-то помолился: "Господи Исусе".

 

Полыхают зори, курятся туманы,

Над резным окошком занавес багряный.

 

Вьются паутины с золотой повети.

Где-то мышь скребется в затворенной клети...

 

У лесной поляны - в свяслах копны хлеба,

Ели, словно копья, уперлися в небо.

 

Закадили дымом под росою рощи...

В сердце почивают тишина и мощи.

 

 

*

Заглушила засуха засевки,

Сохнет рожь, и не всходят овсы.

На молебен с хоругвями девки

Потащились в комлях полосы.

 

Собрались прихожане у чащи,

Лихоманную грусть затая.

Загузынил дьячишко лядащий:

«Спаси, Господи, люди твоя».

 

Открывались небесные двери,

Дьякон бавкнул из кряжистых сил:

«Еще молимся, братья, о вере,

Чтобы Бог нам поля оросил».

 

Заливались веселые птахи,

Крапал брызгами поп из горстей,

Стрекотуньи-сороки, как свахи,

Накликали дождливых гостей.

 

Зыбко пенились зори за рощей,

Как холстины ползли облака,

И туманно быльнице тощей

Меж кустов ворковала река.

 

Скинув шапки, молясь и вздыхая,

Говорили промеж мужики:

«Колосилась-то ярь неплохая,

Да сгубили сухие деньки».

 

На коне — черной тучице в санках —

Билось пламя-шлея... синь и дрожь.

И кричали парнишки в еланках:

«Дождик, дождик, полей нашу рожь!»

 

 

*

За горами, за желтыми долами

Протянулась тропа деревень.

Вижу лес и вечернее полымя,

И обвитый крапивой плетень.

 

Там с утра над церковными главами

Голубеет небесный песок,

И звенит придорожными травами

От озер водяной ветерок.

 

Не за песни весны над равниною

Дорога мне зеленая ширь -

Полюбил я тоской журавлиною

На высокой горе монастырь.

 

Каждый вечер, как синь затуманится,

Как повиснет заря на мосту,

Ты идешь, моя бедная странница,

Поклониться любви и кресту.

 

Кроток дух монастырского жителя,

Жадно слушаешь ты ектенью,

Помолись перед ликом Спасителя

За погибшую душу мою.

 

 

*

Чую радуницу божью —

Не напрасно я живу,

Поклоняюсь придорожью,

Припадаю на траву.

 

Между сосен, между елок,

Меж берез кудрявых бус,

Под венком, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус.

 

Он зовет меня в дубровы,

Как во царствие небес,

И горит в парче лиловой

Облаками крытый лес.

 

Голубиный пух от бога,

Словно огненный язык,

Завладел моей дорогой,

Заглушил мой слабый крик.

 

Льется пламя в бездну зренья,

В сердце радость детских снов,

Я поверил от рожденья

В богородицын покров.

 

 

*

Эта улица мне знакома,

И знаком этот низенький дом.

Проводов голубая солома

Опрокинулась над окном.

 

Были годы тяжелых бедствий,

Годы буйных, безумных сил.

Вспомнил я деревенское детство,

Вспомнил я деревенскую синь.

 

Не искал я ни славы, ни покоя,

Я с тщетой этой славы знаком.

А сейчас, как глаза закрою,

Вижу только родительский дом.

 

Вижу сад в голубых накрапах,

Тихо август прилег ко плетню.

Держат липы в зеленых лапах

Птичий гомон и щебетню.

 

Я любил этот дом деревянный,

В бревнах теплилась грозная морщь,

Наша печь как-то дико и странно

Завывала в дождливую ночь.

 

Голос громкий и всхлипень зычный,

Как о ком-то погибшем, живом.

Что он видел, верблюд кирпичный,

В завывании дождевом?

 

Видно, видел он дальние страны,

Сон другой и цветущей поры,

Золотые пески Афганистана

И стеклянную хмарь Бухары.

 

Ах, и я эти страны знаю -

Сам немалый прошел там путь.

Только ближе к родимому краю

Мне б хотелось теперь повернуть.

 

Но угасла та нежная дрема,

Все истлело в дыму голубом.

Мир тебе - полевая солома,

Мир тебе - деревянный дом!

 

 

*

Этой грусти теперь не рассыпать

Звонким смехом далеких лет.

Отцвела моя белая липа,

Отзвенел соловьиный рассвет.

 

Для меня было все тогда новым,

Много в сердце теснилось чувств,

А теперь даже нежное слово

Горьким плодом срывается с уст.

 

И знакомые взору просторы

Уж не так под луной хороши.

Буераки... пеньки... косогоры

Обпечалили русскую ширь.

 

Нездоровое, хилое, низкое,

Водянистая, серая гладь.

Это все мне родное и близкое,

От чего так легко зарыдать.

 

Покосившаяся избенка,

Плач овцы, и вдали на ветру

Машет тощим хвостом лошаденка,

Заглядевшись в неласковый пруд.

 

Это все, что зовем мы родиной,

Это все, отчего на ней

Пьют и плачут в одно с непогодиной,

Дожидаясь улыбчивых дней.

 

Потому никому не рассыпать

Эту грусть смехом ранних лет.

Отцвела моя белая липа,

Отзвенел соловьиный рассвет.

 

 

*

Я пастух, мои палаты -

Межи зыбистых полей,

По горам зеленым - скаты

С гарком гулких дупелей.

 

Вяжут кружево над лесом

В желтой пене облака.

В тихой дреме под навесом

Слышу шепот сосняка.

 

Светят зелено в сутемы

Под росою тополя.

Я - пастух; мои хоромы -

В мягкой зелени поля.

 

Говорят со мной коровы

На кивливом языке.

Духовитые дубровы

Кличут ветками к реке.

 

Позабыв людское горе,

Сплю на вырублях сучья.

Я молюсь на алы зори,

Причащаюсь у ручья.

 

 

*

Я по первому снегу бреду,

В сердце ландыши вспыхнувших сил.

Вечер синею свечкой звезду

Над дорогой моей засветил.

 

Я не знаю - то свет или мрак?

В чаще ветер поет иль петух?

Может, вместо зимы на полях,

Это лебеди сели на луг.

 

Хороша ты, о белая гладь!

Греет кровь мою легкий мороз.

Так и хочется к телу прижать

Обнаженные груди берез.

 

О лесная, дремучая муть!

О веселье оснеженных нив!

Так и хочется руки сомкнуть

Над древесными бедрами ив.

 

 

*

Я покинул родимый дом,

Голубую оставил Русь.

В три звезды березняк над прудом

Теплит матери старой грусть.

 

Золотою лягушкой луна

Распласталась на тихой воде.

Словно яблонный цвет, седина

У отца пролилась в бороде.

 

Я не скоро, не скоро вернусь!

Долго петь и звенеть пурге.

Стережет голубую Русь

Старый клен на одной ноге.

 

И я знаю, есть радость в нем

Тем, кто листьев целует дождь,

Оттого, что тот старый клен

Головой на меня похож.

 

 

*

Я последний поэт деревни,

Скромен в песнях дощатый мост.

За прощальной стою обедней

Кадящих листвой берез.

 

Догорит золотистым пламенем

Из телесного воска свеча,

И луны часы деревянные

Прохрипят мой двенадцатый час.

 

На тропу голубого поля

Скоро выйдет железный гость.

Злак овсяный, зарею пролитый,

Соберет его черная горсть.

 

Не живые, чужие ладони,

Этим песням при вас не жить!

Только будут колосья-кони

О хозяине старом тужить.

 

Будет ветер сосать их ржанье,

Панихидный справляя пляс.

Скоро, скоро часы деревянные

Прохрипят мой двенадцатый час!

 

 

ОСЕНЬ

 

                              Р. В. Иванову

 

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.

Осень, рыжая кобыла, чешет гривы.

 

Над речным покровом берегов

Слышен синий лязг ее подков.

 

Схимник-ветер шагом осторожным

Мнет листву по выступам дорожным

 

И целует на рябиновом кусту

Язвы красные незримому Христу.

 

 

*

Опять раскинулся узорно

Над белым полем багрянец,

И заливается задорно

Нижегородский бубенец.

 

Под затуманенною дымкой

Ты кажешь девичью красу,

И треплет ветер под косынкой

Рыжеволосую косу.

 

Дуга, раскалываясь, пляшет,

То выныряя, то пропав,

Не заворожит, не обмашет

Твой разукрашенный рукав.

 

Уже давно мне стала сниться

Полей малиновая ширь,

Тебе - высокая светлица,

А мне - далекий монастырь.

 

Там синь и полымя воздушней

И легкодымней пелена.

я буду ласковый послушник,

А ты - разгульная жена.

 

И знаю я, мы оба станем

Грустить в упругой тишине:

Я по тебе - в глуxом тумане,

А ты заплачешь обо мне.

 

Но и поняв, я не приемлю

Ни тиxиx ласк, ни глубины.

Глаза, увидевшие землю,

В иную землю влюблены.

 

 

*

О Русь, взмахни крылами,

Поставь иную крепь!

С иными именами

Встает иная степь.

 

По голубой долине,

Меж телок и коров,

Идет в златой ряднине

Твой Алексей Кольцов.

 

В руках — краюха хлеба,

Уста — вишневый сок.

И вызвездило небо

Пастушеский рожок.

 

За ним, с снегов и ветра,

Из монастырских врат,

Идет, одетый светом,

Его середний брат.

 

От Вытегры до Шуи

Он избраздил весь край

И выбрал кличку — Клюев,

Смиренный Миколай.

 

Монашьи мудр и ласков,

Он весь в резьбе молвы,

И тихо сходит пасха

С бескудрой головы.

 

А там, за взгорьем смолым,

Иду, тропу тая,

Кудрявый и веселый,

Такой разбойный я.

 

Долга, крута дорога,

Несчетны склоны гор;

Но даже с тайной бога

Веду я тайно спор.

 

Сшибаю камнем месяц

И на немую дрожь

Бросаю, в небо свесясь,

Из голенища нож.

 

За мной незримым роем

Идет кольцо других,

И далеко по селам

Звенит их бойкий стих.

 

Из трав мы вяжем книги,

Слова трясем с двух пол.

И сродник наш, Чапыгин,

Певуч, как снег и дол.

 

Сокройся, сгинь ты, племя

Смердящих снов и дум!

На каменное темя

Несем мы звездный шум.

 

Довольно гнить и ноять,

И славить взлетом гнусь —

Уж смыла, стерла деготь

Воспрянувшая Русь.

 

Уж повела крылами

Ее немая крепь!

С иными именами

Встает иная степь.

 

 

*

Нивы сжаты, рощи голы,

От воды туман и сырость.

Колесом за сини горы

Солнце тихое скатилось.

 

Дремлет взрытая дорога.

Ей сегодня примечталось,

Что совсем-совсем немного

Ждать зимы седой осталось.

 

Ах, и сам я в чаще звонкой

Увидал вчера в тумане:

Рыжий месяц жеребенком

Запрягался в наши сани.

 

 

*

Несказанное, синее, нежное...

Тих мой край после бурь, после гроз,

И душа моя - поле безбрежное -

Дышит запахом меда и роз.

 

Я утих. Годы сделали дело,

Но того, что прошло, не кляну.

Словно тройка коней оголтелая

Прокатилась во всю страну.

 

Напылили кругом. Накопытили.

И пропали под дьявольский свист.

А теперь вот в лесной обители

Даже слышно, как падает лист.

 

Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?

Все спокойно впивает грудь.

Стой, душа, мы с тобой проехали

Через бурный положенный путь.

 

Разберемся во всем, что видели,

Что случилось, что сталось в стране,

И простим, где нас горько обидели

По чужой и по нашей вине.

 

Принимаю, что было и не было,

Только жаль на тридцатом году -

Слишком мало я в юности требовал,

Забываясь в кабацком чаду.

 

Но ведь дуб молодой, не разжелудясь,

Так же гнется, как в поле трава...

Эх ты, молодость, буйная молодость,

Золотая сорвиголова!

 

 

*

Не напрасно дули ветры,

Не напрасно шла гроза.

Кто-то тайный тихим светом

Напоил мои глаза.

 

С чьей-то ласковости вешней

Отгрустил я в синей мгле

О прекрасной, но нездешней,

Неразгаданной земле.

 

Не гнетет немая млечность

Не тревожит звездный страх.

Полюбил я мир и вечность

Как родительский очаг.

 

Все в них благостно и свято,

Все тревожное светло.

Плещет рдяный мак заката

На озерное стекло.

 

И невольно в море хлеба

Рвется образ с языка:

Отелившееся небо

Лижет красного телка.

 

 

*

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым.

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.

 

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком,

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком.

 

Дух бродяжий! ты все реже, реже

Расшевеливаешь пламень уст

О, моя утраченная свежесть,

Буйство глаз и половодье чувств!

 

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью

Проскакал на розовом коне.

 

Все мы, все мы в этом мире тленны,

Тихо льется с кленов листьев медь...

Будь же ты вовек благословенно,

Что пришло процвесть и умереть.

 

 

*

Не ветры осыпают пущи,

Не листопад златит холмы.

С голубизны незримой кущи

Струятся звездные псалмы.

 

Я вижу - в просиничном плате,

На легкокрылых облаках,

Идет возлюбленная Мати

С Пречистым Сыном на руках.

 

Она несет для мира снова

Распять воскресшего Христа:

"Ходи, мой сын, живи без крова,

Зорюй и полднюй у куста".

 

И в каждом страннике убогом

Я вызнавать пойду с тоской,

Не Помазуемый ли Богом

Стучит берестяной клюкой.

 

И может быть, пройду я мимо

И не замечу в тайный час,

Что в елях - крылья херувима,

А под пеньком - голодный Спас.

 

 

*

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

 

С алым соком ягоды на коже,

Нежная, красивая, была

На закат ты розовый похожа

И, как снег, лучиста и светла.

 

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,

Имя тонкое растаяло, как звук,

Но остался в складках смятой шали

Запах меда от невинных рук.

 

В тихий час, когда заря на крыше,

Как котенок, моет лапкой рот,

Говор кроткий о тебе я слышу

Водяных поющих с ветром сот.

 

Пусть порой мне шепчет синий вечер,

Что была ты песня и мечта,

Всё ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи -

К светлой тайне приложил уста.

 

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

 

 

*

Над окошком месяц. Под окошком ветер.

Облетевший тополь серебрист и светел.

 

Дальний плач тальянки, голос одинокий -

И такой родимый, и такой далекий.

 

Плачет и смеется песня лиховая.

Где ты, моя липа? Липа вековая?

 

Я и сам когда-то в праздник спозаранку

Выходил к любимой, развернув тальянку.

 

А теперь я милой ничего не значу.

Под чужую песню и смеюсь и плачу.

 

 

*

На плетнях висят баранки,

Хлебной брагой льет теплынь.

Солнца струганые дранки

Загораживают синь.

 

Балаганы, пни и колья,

Карусельный пересвист.

От вихлистого приволья

Гнутся травы, мнется лист.

 

Дробь копыт и хрип торговок,

Пьяный пах медовых сот.

Берегись, коли не ловок:

Вихорь пылью разметет.

 

За лещужною сурьмою -

Бабий крик, как поутру.

Не твоя ли шаль с каймою

Зеленеет на ветру?

 

Ой, удал и многосказен

Лад веселый на пыжну.

Запевай, как Стенька Разин

Утопил свою княжну.

 

Ты ли, Русь, тропой-дорогой

Разметала ал наряд?

Не суди молитвой строгой

Напоенный сердцем взгляд.

 

 

*

Мелколесье. Степь и дали.

Свет луны во все концы.

Вот опять вдруг зарыдали

Разливные бубенцы.

 

Неприглядная дорога,

Да любимая навек,

По которой ездил много

Всякий русский человек.

 

Эх вы, сани! Что за сани!

Звоны мерзлые осин.

У меня отец - крестьянин,

Ну, а я - крестьянский сын.

 

Наплевать мне на известность

И на то, что я поэт.

Эту чахленькую местность

Не видал я много лет.

 

Тот, кто видел хоть однажды

Этот край и эту гладь,

Тот почти березке каждой

Ножку рад поцеловать.

 

Как же мне не прослезиться,

Если с венкой в стынь и звень

Будет рядом веселиться

Юность русских деревень.

 

Эх, гармошка, смерть-отрава,

Знать, с того под этот вой

Не одна лихая слава

Пропадала трын-травой.

 

 

МИКОЛА

 

1

 

В шапке облачного скола,

В лапоточках, словно тень,

Ходит милостник Микола

Мимо сел и деревень.

 

На плечах его котомка,

Стягловица в две тесьмы,

Он идет, поет негромко

Иорданские псалмы.

 

Злые скорби, злое горе

Даль холодная впила;

Загораются, как зори,

В синем небе купола.

 

Наклонивши лик свой кроткий,

Дремлет ряд плакучих ив,

И, как шелковые четки,

Веток бисерный извив.

 

Ходит ласковый угодник,

Пот елейный льет с лица:

"Ой ты, лес мой, хороводник,

Прибаюкай пришлеца".

 

2

 

Заневестилася кругом

Роща елей и берез.

По кустам зеленым лугом

Льнут охлопья синих рос.

 

Тучка тенью расколола

Зеленистый косогор...

Умывается Микола

Белой пеной из озер.

 

Под березкою-невестой,

За сухим посошником,

Утирается берестой,

Словно мягким рушником.

 

И идет стопой неспешной

По селеньям, пустырям:

"Я, жилец страны нездешной,

Прохожу к монастырям".

 

Высоко стоит злотравье,

Спорынья кадит туман:

"Помолюсь схожу за здравье

Православных христиан".

 

3

 

Ходит странник по дорогам,

Где зовут его в беде,

И с земли гуторит с богом

В белой туче-бороде.

 

Говорит господь с престола,

Приоткрыв окно за рай:

"О мой верный раб, Микола,

Обойди ты русский край.

 

Защити там в черных бедах

Скорбью вытерзанный люд.

Помолись с ним о победах

И за нищий их уют".

 

Ходит странник по трактирам,

Говорит, завидя сход:

"Я пришел к вам, братья, с миром -

Исцелить печаль забот.

 

Ваши души к подорожью

Тянет с посохом сума.

Собирайте милость божью

Спелой рожью в закрома".

 

4

 

Горек запах черной гари,

Осень рощи подожгла.

Собирает странник тварей,

Кормит просом с подола.

 

"Ой, прощайте, белы птахи,

Прячьтесь, звери, в терему.

Темный бор, - щекочут свахи, -

Сватай девицу-зиму".

 

"Всем есть место, всем есть логов,

Открывай, земля, им грудь!

Я - слуга давнишний богов -

В божий терем правлю путь".

 

Звонкий мрамор белых лестниц

Протянулся в райский сад;

Словно космища кудесниц,

Звезды в яблонях висят.

 

На престоле светит зорче

В алых ризах кроткий Спас;

"Миколае-чудотворче,

Помолись ему за нас".

 

5

 

Кроют зори райский терем,

У окошка божья мать

Голубей сзывает к дверям

Рожь зернистую клевать.

 

"Клюйте, ангельские птицы:

Колос - жизненный полет".

Ароматней медуницы

Пахнет жней веселых пот.

 

Кружевами лес украшен,

Ели словно купина.

По лощинам черных пашен -

Пряжа выснежного льна.

 

Засучивши с рожью полы,

Пахаря трясут лузгу,

В честь угодника Миколы

Сеют рожью на снегу.

 

И, как по траве окосья

В вечереющий покос,

На снегу звенят колосья

Под косницами берез.

 

 

КУЗНЕЦ

 

Душно в кузнице угрюмой,

И тяжел несносный жар,

И от визга и от шума

В голове стоит угар.

К наковальне наклоняясь,

Машут руки кузнеца,

Сетью красной рассыпаясь,

Вьются искры у лица.

Взор отважный и суровый

Блещет радугой огней,

Словно взмах орла, готовый

Унестись за даль морей...

Куй, кузнец, рази ударом,

Пусть с лица струится пот.

Зажигай сердца пожаром,

Прочь от горя и невзгод!

Закали свои порывы,

Преврати порывы в сталь

И лети мечтой игривой

Ты в заоблачную даль.

Там вдали, за черной тучей,

За порогом хмурых дней,

Реет солнца блеск могучий

Над равнинами полей.

Тонут пастбища и нивы

В голубом сиянье дня,

И над пашнею счастливо,

Созревают зеленя.

Взвейся к солнцу с новой силой,

Загорись в его лучах.

Прочь от робости постылой.

Сбрось скорей постыдный страх.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

 

*

Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь,

Сенокос некошеный,

Лес да монастырь.

 

Избы забоченились,

А и всех-то пять.

Крыши их запенились

В заревую гать.

 

Под соломой-ризою

Выструги стропил,

Ветер плесень сизую

Солнцем окропил.

 

В окна бьют без промаха

Вороны крылом,

Как метель, черемуха

Машет рукавом.

 

Уж не сказ ли в прутнике

Жисть твоя и быль,

Что под вечер путнику

Нашептал ковыль?

 

 

*

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

 

По меже, на переметке,

Резеда и риза кашки.

И вызванивают в четки

Ивы - кроткие монашки.

 

Курит облаком болото,

Гарь в небесном коромысле.

С тихой тайной для кого-то

Затаил я в сердце мысли.

 

Все встречаю, все приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть.

 

 

*

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,

Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?

 

Или что увидел? Или что услышал?

Словно за деревню погулять ты вышел

 

И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,

Утонул в сугробе, приморозил ногу.

 

Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,

Не дойду до дома с дружеской попойки.

 

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,

Распевал им песни под метель о лете.

 

Сам себе казался я таким же кленом,

Только не опавшим, а вовсю зеленым.

 

И, утратив скромность, одуревши в доску,

Как жену чужую, обнимал березку.

 

 

КОРОВА

 

Дряхлая, выпали зубы,

Свиток годов на рогах.

Бил ее выгонщик грубый

На перегонных полях.

 

Сердце неласково к шуму,

Мыши скребут в уголке.

Думает грустную луму

О белоногом телке.

 

Не дали матери сына,

Первая радость не прок.

И на колу под осиной

Шкуру трепал ветерок.

 

Скоро на гречневом свее,

С той же сыновней судьбой,

Свяжут ей петлю на шее

И поведут на убой.

 

Жалобно, грустно и тоще

В землю вопьются рога...

Снится ей белая роща

И травяные луга.

 

 

ПЕСНЬ О ХЛЕБЕ

 

Вот она, суровая жестокость,

Где весь смысл — страдания людей!

Режет серп тяжелые колосья

Как под горло режут лебедей.

 

Наше поле издавна знакомо

С августовской дрожью поутру.

Перевязана в снопы солома,

Каждый сноп лежит, как желтый труп.

 

На телегах, как на катафалках,

Их везут в могильный склеп — овин.

Словно дьякон, на кобылу гаркнув,

Чтит возница погребальный чин.

 

А потом их бережно, без злости,

Головами стелют по земле

И цепами маленькие кости

Выбирают из худых телес.

 

Никому и в голову не встанет,

Что солома — это тоже плоть!..

Людоедке-мельнице — зубами

В рот суют те кости обмолоть

 

И, из мелева заквашивая тесто,

Выпекают груды вкусных яств...

Вот тогда-то входит яд белесый

В жбан желудка яйца злобы класть.

 

Все побои ржи в припек окрасив,

Грубость жнущих сжав в духмяный сок,

Он вкушающим соломенное мясо

Отравляет жернова кишок.

 

И свистят, по всей стране, как осень,

Шарлатан, убийца и злодей...

Оттого что режет серп колосья,

Как под горло режут лебедей.

 

 

*

По дороге идут богомолки,

Под ногами полынь да комли.

Раздвигая щипульные колки,

На канавах звенят костыли.

 

Топчут лапти по полю кукольни,

Где-то ржанье и храп табуна,

И зовет их с большой колокольни

Гулкий звон, словно зык чугуна.

 

Отряхают старухи дулейки,

Вяжут девки косницы до пят.

Из подворья с высокой келейки

На платки их монахи глядят.

 

На вратах монастырские знаки:

"Упокою грядущих ко мне",

А в саду разбрехались собаки,

Словно чуя воров на гумне.

 

Лижут сумерки золото солнца,

В дальних рощах аукает звон...

По тени от ветлы-веретенца

Богомолки идут на канон.

 

 

ПИСЬМО МАТЕРИ

 

Ты жива еще, моя старушка?

Жив и я. Привет тебе, привет!

Пусть струится над твоей избушкой

Тот вечерний несказанный свет.

 

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто xодишь на дорогу

В старомодном ветxом шушуне.

 

И тебе в вечернем синем мраке

Часто видится одно и то ж:

Будто кто-то мне в кабацкой драке

Саданул под сердце финский нож.

 

Ничего, родная! Успокойся.

Это только тягостная бредь.

Не такой уж горький я пропойца,

Чтоб, тебя не видя, умереть.

 

я по-прежнему такой же нежный

И мечтаю только лишь о том,

Чтоб скорее от тоски мятежной

Воротиться в низенький наш дом.

 

я вернусь, когда раскинет ветви

По-весеннему наш белый сад.

Только ты меня уж на рассвете

Не буди, как восемь лет назад.

 

Не буди того, что отмечалось,

Не волнуй того, что не сбылось,-

Слишком раннюю утрату и усталость

Испытать мне в жизни привелось.

 

И молиться не учи меня. Не надо!

К старому возврата больше нет.

Ты одна мне помощь и отрада,

Ты одна мне несказанный свет.

 

Так забудь же про свою тревогу,

Не грусти так шибко обо мне.

Не xоди так часто на дорогу

В старомодном ветxом шушуне.

 

 

*

Отговорила роща золотая

Березовым, веселым языком,

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком.

 

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -

Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.

О всех ушедших грезит конопляник

С широким месяцем над голубым прудом.

 

Стою один среди равнины голой,

А журавлей относит ветром в даль,

Я полон дум о юности веселой,

Но ничего в прошедшем мне не жаль.

 

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,

Не жаль души сиреневую цветь.

В саду горит костер рябины красной,

Но никого не может он согреть.

 

Не обгорят рябиновые кисти,

От желтизны не пропадет трава,

Как дерево роняет тихо листья,

Так я роняю грустные слова.

 

И если время, ветром разметая,

Сгребет их все в один ненужный ком...

Скажите так... что роща золотая

Отговорила милым языком.

 

 

ПАСХАЛЬНЫЙ БЛАГОВЕСТ

 

Колокол дремавший

Разбудил поля,

Улыбнулась солнцу

Сонная земля.

 

Понеслись удары

К синим небесам,

Звонко раздается

Голос по лесам.

 

Скрылась за рекою

Белая луна,

Звонко побежала

Резвая волна.

 

Тихая долина

Отгоняет сон,

Где-то за дорогой

Замирает звон.

 

 

*

По селу тропинкой кривенькой

В летний вечер голубой

Рекрута ходили с ливенкой

Разухабистой гурьбой.

 

Распевали про любимые

Да последние деньки:

"Ты прощай, село родимое,

Темна роща и пеньки".

 

Зори пенились и таяли.

Все кричали, пяча грудь:

"До рекрутства горе маяли,

А теперь пора гульнуть".

 

Размахнув кудрями русыми,

В пляс пускались весело.

Девки брякали им бусами,

Зазывали за село.

 

Выходили парни бравые

За гуменные плетни,

А девчоночки лукавые

Убегали,- догони!

 

Над зелеными пригорками

Развевалися платки.

По полям, бредя с кошелками,

Улыбались старики.

 

По кустам, в траве над лыками,

Под пугливый возглас сов,

Им смеялась роща зыками

С переливом голосов.

 

По селу тропинкой кривенькой,

Ободравшись о пеньки,

Рекрута играли в ливенку

Про остальние деньки.

 

 

*

По-осеннему кычет сова

Над раздольем дорожной рани.

Облетает моя голова,

Куст волос золотистый вянет.

 

Полевое, степное "ку-гу",

Здравствуй, мать голубая осина!

Скоро месяц, купаясь в снегу,

Сядет в редкие кудри сына.

 

Скоро мне без листвы холодеть,

Звоном звезд насыпая уши.

Без меня будут юноши петь,

Не меня будут старцы слушать.

 

Новый с поля придет поэт,

В новом лес огласится свисте.

По-осеннему сыплет ветр,

По-осеннему шепчут листья.

 

 

*

Топи да болота,

Синий плат небес.

Хвойной позолотой

Вззвенивает лес.

 

Тенькает синица

Меж лесных кудрей,

Темным елям снится

Гомон косарей.

 

По лугу со скрипом

Тянется обоз —

Суховатой липой

Пахнет от колес.

 

Слухают ракиты

Посвист ветряной...

Край ты мой забытый,

Край ты мой родной.

 

 

*

Пойду в скуфье смиренным иноком

Иль белобрысым босяком

Туда, где льется по равнинам

Березовое молоко.

 

Хочу концы земли измерить,

Доверясь призрачной звезде,

И в счастье ближнего поверить

В звенящей рожью борозде.

 

Рассвет рукой прохлады росной

Сшибает яблоки зари.

Сгребая сено на покосах,

Поют мне песни косари.

 

Глядя за кольца лычных прясел,

Я говорю с самим собой:

Счастлив, кто жизнь свою украсил

Бродяжной палкой и сумой.

 

Счастлив, кто в радости убогой,

Живя без друга и врага,

Пройдет проселочной дорогой,

Молясь на копны и стога.

 

 

ПОРОША

 

Еду. Тихо. Слышны звоны

Под копытом на снегу.

Только серые вороны

Расшумелись на лугу.

 

Заколдован невидимкой,

Дремлет лес под сказку сна.

Словно белою косынкой

Повязалася сосна.

 

Понагнулась, как старушка,

Оперлася на клюку,

А под самою макушкой

Долбит дятел на суку.

 

Скачет конь, простору много.

Валит снег и стелет шаль.

Бесконечная дорога

Убегает лентой вдаль

 

 

*

Прячет месяц за овинами

Желтый лик от солнца ярого.

Высоко над луговинами

По востоку пышет зарево.

Пеной рос заря туманится,

Словно глубь очей невестиных.

Прибрела весна, как странница,

С посошком в лаптях берестяных.

На березки в роще теневой

Серьги звонкие повесила

И с рассветом в сад сиреневый

Мотыльком порхнула весело.

 

 

*

Синий май. Заревая теплынь.

Не прозвякнет кольцо у калитки.

Липким запахом веет полынь.

Спит черемуха в белой накидке.

 

В деревянные крылья окна

Вместе с рамами в тонкие шторы

Вяжет взбалмошная луна

На полу кружевные узоры.

 

Наша горница хоть и мала,

Но чиста. Я с собой на досуге...

В этот вечер вся жизнь мне мила,

Как приятная память о друге.

 

Сад полышет, как пенный пожар,

И луна, напрягая все силы,

Хочет так, чтобы каждый дрожал

От щемящего слова "милый".

 

Только я в эту цветь, в эту гладь,

Под тальянку веселого мая,

Ничего не могу пожелать,

Все, как есть, без конца принимая.

 

Принимаю - приди и явись,

Все явись, в чем есть боль и отрада...

Мир тебе, отшумевшая жизнь.

Мир тебе, голубая прохлада.

 

 

*

Синий туман. Снеговое раздолье,

Тонкий лимонный лунный свет.

Сердцу приятно с тихою болью

Что-нибудь вспомнить из ранних лет.

 

Снег у крыльца как песок зыбучий.

Вот при такой же луне без слов,

Шапку из кошки на лоб нахлобучив,

Тайно покинул я отчий дров.

 

Снова вернулся я в край родимый.

Кто меня помнит? Кто позабыл?

Грустно стою я, как странник гонимый,-

Старый хозяин своей избы.

 

Молча я комкаю новую шапку,

Не по душе мне соболий мех.

Вспомнил я дедушку, вспомнил я бабку,

Вспомнил кладбищенский рыхлый снег.

 

Все успокоились, все там будем,

Как в этой жизни радей не радей,-

Вот почему так тянусь я к людям,

Вот почему так люблю людей.

 

Вот отчего я чуть-чуть не заплакал

И, улыбаясь, душой погас,-

Эту избу на крыльце с собакой

Словно я вижу в последний раз.

 

 

*

Снежная замять дробится и колется,

Сверху озябшая светит луна.

Снова я вижу родную околицу,

Через метель огонек у окна.

 

Все мы бездомники, много ли нужно нам.

То, что далось мне, про то и пою.

Вот я опять за родительским ужином,

Снова я вижу старушку мою.

 

Смотрит, а очи слезятся, слезятся,

Тихо, безмолвно, как будто без мук.

Хочет за чайную чашку взяться -

Чайная чашка скользит из рук.

 

Милая, добрая, старая, нежная,

С думами грустными ты не дружись,

Слушай, под эту гармонику снежную

Я расскажу про свою тебе жизнь.

 

Много я видел и много я странствовал,

Много любил я и много страдал,

И оттого хулиганил и пьянствовал,

Что лучше тебя никого не видал.

 

Вот и опять у лежанки я греюсь,

Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.

Снова я ожил и снова надеюсь

Так же, как в детстве, на лучший удел.

 

А за окном под метельные всхлипы,

В диком и шумном метельном чаду,

Кажется мне - осыпаются липы,

Белые липы в нашем саду.

 

 

*

Спит ковыль. Равнина дорогая,

И свинцовой свежести полынь.

Никакая родина другая

Не вольет мне в грудь мою теплынь.

 

Знать, у всех у нас такая участь,

И, пожалуй, всякого спроси -

Радуясь, свирепствуя и мучась,

Хорошо живется на Руси.

 

Свет луны, таинственный и длинный,

Плачут вербы, шепчут тополя.

Но никто под окрик журавлиный

Не разлюбит отчие поля.

 

И теперь, когда вот новым светом

И моей коснулась жизнь судьбы,

Все равно остался я поэтом

Золотой бревенчатой избы.

 

По ночам, прижавшись к изголовью,

Вижу я, как сильного врага,

Как чужая юность брызжет новью

На мои поляны и луга.

 

Но и все же, новью той теснимый,

Я могу прочувственно пропеть:

Дайте мне на родине любимой,

Все любя, спокойно умереть!

 

 

*

Сторона ль моя, сторонка,

Горевая полоса.

Только лес, да посолонка,

Да заречная коса...

 

Чахнет старая церквушка,

В облака закинув крест.

И забольная кукушка

Не летит с печальных мест.

 

По тебе ль, моей сторонке,

В половодье каждый год

С подожочка и котомки

Богомольный льется пот.

 

Лица пыльны, загорелы,

Веко выглодала даль,

И впилась в худое тело

Спаса кроткого печаль.

 

 

*

Тебе одной плету венок,

Цветами сыплю стежку серую.

О Русь, покойный уголок,

Тебя люблю, тебе и верую.

Гляжу в простор твоих полей,

Ты вся - далекая и близкая.

Сродни мне посвист журавлей

И не чужда тропинка склизкая.

Цветет болотная купель,

Куга зовет к вечерне длительной,

И по кустам звенит капель

Росы холодной и целительной.

И хоть сгоняет твой туман

Поток ветров, крылато дующих,

Но вся ты - смирна и ливан

Волхвов, потайственно волхвующих.

 

 

*

Темна ноченька, не спится,

Выйду к речке на лужок.

Распоясала зарница

В пенных струях поясок.

 

На бугре береза-свечка

В лунных перьях серебра.

Выходи, мое сердечко,

Слушать песни гусляра.

 

Залюбуюсь, загляжусь ли

На девичью красоту,

А пойду плясать под гусли,

Так сорву твою фату.

 

В терем темный, в лес зеленый,

На шелковы купыри,

Уведу тебя под склоны

Вплоть до маковой зари.

 

 

*

Троицыно утро, утренний канон,

В роще по березкам белый перезвон.

 

Тянется деревня с праздничного сна,

В благовесте ветра хмельная весна.

 

На резных окошках ленты и кусты.

Я пойду к обедне плакать на цветы.

 

Пойте в чаще, птахи, я вам подпою,

Похороним вместе молодость мою.

 

Троицыно утро, утренний канон.

В роще по березкам белый перезвон.

 

 

*

Туча кружево в роще связала,

Закурился пахучий туман.

Еду грязной дорогой с вокзала

Вдалеке от родимых полян.

 

Лес застыл без печали и шума,

Виснет темь, как платок, за сосной.

Сердце гложет плакучая дума...

Ой, не весел ты, край мой родной.

 

Пригорюнились девушки-ели,

И поет мой ямщик на-умяк:

"Я умру на тюремной постели,

Похоронят меня кое-как".

 

 

*

Устал я жить в родном краю

В тоске по гречневым просторам,

Покину хижину мою,

Уйду бродягою и вором.

 

Пойду по белым кудрям дня

Искать убогое жилище.

И друг любимый на меня

Наточит нож за голенище.

 

Весной и солнцем на лугу

Обвита желтая дорога,

И та, чье имя берегу,

Меня прогонит от порога.

 

И вновь вернуся в отчий дом,

Чужою радостью утешусь,

В зеленый вечер под окном

На рукаве своем повешусь.

 

Седые вербы у плетня

Нежнее головы наклонят.

И необмытого меня

Под лай собачий похоронят.

 

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя весла по озерам...

И Русь все так же будет жить,

Плясать и плакать у забора.

 

 

*

Хорошо под осеннюю свежесть

Душу-яблоню ветром стряхать

И смотреть, как над речкою режет

Воду синюю солнца соха.

 

Хорошо выбивать из тела

Накаляющий песни гвоздь.

И в одежде празднично белой

Ждать, когда постучится гость.

 

Я учусь, я учусь моим сердцем

Цвет черемух в глазах беречь,

Только в скупости чувства греются,

Когда ребра ломает течь.

 

Молча ухает звездная звонница,

Что ни лист, то свеча заре.

Никого не впущу я в горницу,

Никому не открою дверь.

 

 

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

 

ЕЩЕ ЗАРЯ НЕ ВСТАЛА НАД СЕЛОМ

 

Еще заря не встала над селом,

Еще лежат в саду десятки теней,

Еще блистает лунным серебром

Замерзший мир деревьев и растений.

 

Какая ранняя и звонкая зима!

Еще вчера был день прозрачно-синий,

Но за ночь ветер вдруг сошел с ума,

И выпал снег, и лег на листья иней.

 

И я смотрю, задумавшись, в окно.

Над крышами соседнего квартала,

Прозрачным пламенем своим окружено,

Восходит солнце медленно и вяло.

 

Седых берез волшебные ряды

Метут снега безжизненной куделью.

В кристалл холодный убраны сады,

Внезапно занесенные метелью.

 

Мой старый пес стоит, насторожась,

А снег уже блистает перламутром,

И все яснее чувствуется связь

Души моей с холодным этим утром.

 

Так на заре просторных зимних дней

Под сенью замерзающих растений

Нам предстают свободней и полней

Живые силы наших вдохновений.

 

 

МОЖЖЕВЕЛОВЫЙ КУСТ

 

Я увидел во сне можжевеловый куст,

Я услышал вдали металлический хруст,

Аметистовых ягод услышал я звон,

И во сне, в тишине, мне понравился он.

 

Я почуял сквозь сон легкий запах смолы.

Отогнув невысокие эти стволы,

Я заметил во мраке древесных ветвей

Чуть живое подобье улыбки твоей.

 

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,

Остывающий лепет изменчивых уст,

Легкий лепет, едва отдающий смолой,

Проколовший меня смертоносной иглой!

 

В золотых небесах за окошком моим

Облака проплывают одно за другим,

Облетевший мой садик безжизнен и пуст...

Да простит тебя бог, можжевеловый куст!

 

 

НА ЗАКАТЕ

 

Когда, измученный работой,

Огонь души моей иссяк,

Вчера я вышел с неохотой

В опустошенный березняк.

 

На гладкой шелковой площадке,

Чей тон был зелен и лилов,

Стояли в стройном беспорядке

Ряды серебряных стволов.

 

Сквозь небольшие расстоянья

Между стволами, сквозь листву,

Небес вечернее сиянье

Кидало тени на траву.

 

Был тот усталый час заката,

Час умирания, когда

Всего печальней нам утрата

Незавершенного труда.

 

Два мира есть у человека:

Один, который он творил,

Другой, который мы от века

Творим по мере наших сил.

 

Несоответствия огромны,

И, несмотря на интерес,

Лесок березовый Коломны

Не повторял моих чудес.

 

Душа в невидимом блуждала,

Своими сказками полна,

Незрячим взором провожала

Природу внешнюю она.

 

Так, вероятно, мысль нагая,

Когда-то брошена в глуши,

Сама в себе изнемогая,

Моей не чувствует души.

 

 

ПОЛДЕНЬ

 

Понемногу вступает в права

Ослепительно знойное лето.

Раскаленная солнцем трава

Испареньями влаги одета.

 

Пожелтевший от зноя лопух

Развернул розоватые латы

И стоит, задыхаясь от мух,

Под высокими окнами хаты.

 

Есть в расцвете природы моей

Кратковременный миг пресыщенья,

Час, когда перламутровый клей

Выделяют головки растенья.

 

Утомились орудья любви,

Страсть иссякла, но пламя былое

Дотлевает и бродит в крови,

Уж не тело, но ум беспокоя.

 

Но к полудню заснет и оно,

И в средине небесного свода

Лишь смертельного зноя пятно

Различит, замирая, природа.

 

 

ПОЗДНЯЯ ВЕСНА

 

Осветив черепицу на крыше

И согрев древесину сосны,

Поднимается выше и выше

Запоздалое солнце весны.

 

В розовато-коричневом дыме

Не покрытых листами ветвей,

Весь пронизан лучами косыми,

Бьет крылом и поет соловей.

 

Как естественно здесь повторенье

Лаконически-медленных фраз,

Точно малое это творенье

Их поет специально для нас!

 

О любимые сердцем обманы,

Заблужденья младенческих лет!

В день, когда зеленеют поляны,

Мне от вас избавления нет.

 

Я, как древний Коперник, разрушил

Пифагорово пенье светил

И в основе его обнаружил

Только лепет и музыку крыл.

 

 

ПЕТУХИ ПОЮТ

 

На сараях, на банях, на гумнах

Свежий ветер вздувает верхи.

Изливаются в возгласах трубных

Звездочеты ночей - петухи.

 

Нет, не бьют эти птицы баклуши,

Начиная торжественный зов!

Я сравнил бы их темные души

С циферблатами древних часов.

 

Здесь, в деревне, и вы удивитесь,

Услыхав, как в полуночный час

Трубным голосом огненный витязь

Из курятника чествует вас.

 

Сообщает он кучу известий,

Непонятных, как вымерший стих,

Но таинственный разум созвездий

Несомненно присутствует в них.

 

Ярко светит над миром усталым

Семизвездье Большого Ковша,

На земле ему фокусом малым

Петушиная служит душа.

 

Изменяется угол паденья,

Напрягаются зренье и слух,

И, взметнув до небес оперенье,

Как ужаленный, кличет петух.

 

И приходят мне в голову сказки

Мудрецами отмеченных дней,

И блуждаю я в них по указке

Удивительной птицы моей.

 

Пел петух каравеллам Колумба,

Магеллану средь моря кричал,

Не сбиваясь с железного румба,

Корабли приводил на причал.

 

Пел Петру из коломенских далей,

Собирал конармейцев в поход,

Пел в годину великих печалей,

Пел в эпоху железных работ.

 

И теперь, на границе историй,

Поднимая свой гребень к луне,

Он, как некогда витязь Егорий,

Кличет песню надзвездную мне!

 

 

А.Т. ТВАРДОВСКИЙ

 

ЗЕМЛЯКУ

Нет, ты не думал,- дело молодое,-

Покуда не уехал на войну,

Какое это счастье дорогое -

Иметь свою родную сторону.

 

Иметь, любить и помнить угол милый,

Где есть деревья, что отец садил,

Где есть, быть может, прадедов могилы,

Хотя б ты к ним ни разу не ходил;

 

Хотя б и вовсе там бывал не часто,

Зато больней почувствовал потом,

Какое это горькое несчастье -

Вдруг потерять тот самый край и дом,

 

Где мальчиком ты день встречал когда-то,

Почуяв солнце заспанной щекой,

Где на крыльце одною нянчил брата

И в камушки играл другой рукой.

 

Где мастерил ему с упорством детским

Вертушки, пушки, мельницы, мечи...

И там теперь сидит солдат немецкий,

И для него огонь горит в печи.

 

И что ему, бродяге полумира,

В твоем родном, единственном угле?

Он для него - не первая квартира

На пройденной поруганной земле.

 

Он гость недолгий, нет ему расчета

Щадить что-либо, все - как трын-трава:

По окнам прострочит из пулемета,

Отцовский садик срубит на дрова...

 

Он опоганит, осквернит, отравит

На долгий срок заветные места.

И даже труп свой мерзкий здесь оставит -

В земле, что для тебя священна и чиста.

 

Что ж, не тоскуй и не жалей, дружище,

Что отчий край лежит не на пути,

Что на свое родное пепелище

Тебе другой дорогою идти.

 

Где б ни был ты в огне передних линий -

На Севере иль где-нибудь в Крыму,

В Смоленщине иль здесь, на Украине,-

Идешь ты нынче к дому своему.

 

Идешь с людьми в строю необозримом,-

У каждого своя родная сторона,

У каждого свой дом, свой сад, свой брат любимый,

А родина у всех у нас одна...

1942

 

 

 * *

Кружились белые березки,

Платки, гармонь и огоньки,

И пели девочки-подростки

На берегу своей реки.

 

И только я здесь был не дома,

Я песню узнавал едва.

Звучали как-то по-иному

Совсем знакомые слова.

 

Гармонь играла с перебором,

Ходил по кругу хоровод,

А по реке в огнях, как город,

Бежал красавец пароход.

 

Веселый и разнообразный,

По всей реке, по всей стране

Один большой справлялся праздник,

И петь о нем хотелось мне.

 

Петь, что от края и до края,

Во все концы, во все края,

Ты вся моя и вся родная,

Большая Родина моя.

1936

 

 

СО СЛОВ СТАРУШКИ

Не давали покоя они петуху,

Ловят по двору, бегают, слышу,

И загнали куда-то его под стреху.

И стреляли в беднягу сквозь крышу.

 

Но, как видно, и он не дурак был, петух,

Помирать-то живому не сладко.

Под стрехой, где сидел, затаил себе дух

И подслушивал - что тут - украдкой.

 

И как только учуял, что наша взяла,

Встрепенулся, под стать человеку,

И на крышу вскочил, как ударит в крыла:

- Кука-реку! Ура! Кукареку!

1943

 

 

ПОЕЗДКА В ЗАГОРЬЕ

Сразу радугу вскинув,

Сбавив солнечный жар,

Дружный дождь за машиной

Три версты пробежал

И скатился на запад,

Лишь донес до лица

Грустный памятный запах

Молодого сенца.

И повеяло летом,

Давней, давней порой,

Детством, прожитым где-то,

Где-то здесь, за горой.

 

Я смотрю, вспоминаю

Близ родного угла,

Где тут что:

       где какая

В поле стежка была,

Где дорожка...

           А ныне

Тут на каждой версте

И дороги иные,

И приметы не те.

Что земли перерыто,

Что лесов полегло,

Что границ позабыто,

Что воды утекло!..

 

Здравствуй, здравствуй, родная

Сторона!

     Сколько раз

Пережил я заране

Этот день,

Этот час...

 

Не с нужды, как бывало -

Мир нам не был чужим,-

Не с котомкой по шпалам

В отчий край мы спешим

Издалека.

      А все же -

Вдруг меняется речь,

Голос твой, и не можешь

Папиросу зажечь.

 

Куры кинулись к тыну,

Где-то дверь отперлась.

Ребятишки машину

Оцепляют тотчас.

 

Двор. Над липой кудлатой

Гомон пчел и шмелей.

- Что ж, присядем, ребята,

Говорите, кто чей?..

 

Не имел на заметке

И не брал я в расчет,

Что мои однолетки -

Нынче взрослый народ.

И едва ль не впервые

Ощутил я в душе,

Что не мы молодые,

А другие уже.

 

Сколько белого цвета

С липы смыло дождем.

Лето, полное лето,

Не весна под окном.

Тень от хаты косая

Отмечает полдня.

 

Слышу, крикнули:

- Саня!-

Вздрогнул,

Нет,- не меня.

 

И друзей моих дети

Вряд ли знают о том,

Что под именем этим

Бегал я босиком.

 

Вот и дворик и лето,

Но все кажется мне,

Что Загорье не это,

А в другой стороне...

 

Я окликнул не сразу

Старика одного.

Вижу, будто бы Лазарь.

- Лазарь!

- Я за него...

 

Присмотрелся - и верно:

Сед, посыпан золой

Лазарь, песенник первый,

Шут и бабник былой.

Грустен.- Что ж, мое дело,

Годы гнут, как медведь.

Стар. А сколько успело

Стариков помереть...

 

Но подходят, встречают

На подворье меня,

Окружают сельчане,

Земляки и родня.

 

И знакомые лица,

И забытые тут.

- Ну-ка, что там в столице.

Как там наши живут?

 

Ни большого смущенья,

Ни пустой суеты,

Только вздох в заключенье:

- Вот приехал и ты...

 

Знают: пусть и покинул

Не на шутку ты нас,

А в родную краину,

Врешь, заедешь хоть раз...

 

Все Загорье готово

Час и два простоять,

Что ни речь, что ни слово,-

То про наших опять.

 

За недолгие сроки

Здесь прошли-пролегли

Все большие дороги,

Что лежали вдали.

 

И велик, да не страшен

Белый свет никому.

Всюду наши да наши,

Как в родимом дому.

 

Наши вверх по науке,

Наши в дело идут.

Наших жителей внуки

Только где не растут!

 

Подрастут ребятишки,

Срок пришел - разбрелись.

Будут знать понаслышке,

Где отцы родились.

 

И как возраст настанет

Вот такой же, как мой,

Их, наверно, потянет

Не в Загорье домой.

 

Да, просторно на свете

От крыльца до Москвы.

Время, время, как ветер,

Шапку рвет с головы...

 

- Что ж, мы, добрые люди,-

Ахнул Лазарь в конце,-

Что ж, мы так-таки будем

И сидеть на крыльце?

 

И к Петровне, соседке,

В хату просит народ.

И уже на загнетке

Сковородка поет.

 

Чайник звякает крышкой,

Настежь хата сама.

Две литровки под мышкой

Молча вносит Кузьма.

 

Наш Кузьма неприметный,

Тот, что из году в год,

Хлебороб многодетный,

Здесь на месте живет.

 

Вот он чашки расставил,

Налил прежде в одну,

Чуть подумал, добавил,

Поднял первую:

             - Ну!

Пить - так пить без остатку,

Раз приходится пить...

 

И пошло по порядку,

Как должно оно быть.

 

Все тут присказки были

За столом хороши.

И за наших мы пили

Земляков от души.

За народ, за погоду,

За уборку хлебов,

И, как в старые годы,

Лазарь пел про любовь.

Пели женщины вместе,

И Петровна - одна.

И была ее песня -

Старина-старина.

И она ее пела,

Край платка теребя,

Словно чье-то хотела

Горе взять на себя.

 

Так вот было примерно.

И покинул я стол

С легкой грустью, что первый

Праздник встречи прошел;

Что, пожив у соседей,

Встретив старых друзей,

Я отсюда уеду

Через несколько дней.

На прощанье помашут -

Кто платком, кто рукой,

И поклоны всем нашим

Увезу я с собой.

Скоро ль, нет ли, не знаю,

Вновь увижу свой край.

 

Здравствуй, здравствуй, родная

Сторона.

     И - прощай!..

1939

 

 

ПРО ДАНИЛУ

Дело в праздник было,

Подгулял Данила.

 

Праздник - день свободный,

В общем любо-мило,

Чинно, благородно

Шел домой Данила.

Хоть в нетрезвом виде

Совершал он путь,

Никого обидеть

Не хотел отнюдь.

 

А наоборот,-

Грусть его берет,

Что никто при встрече

Ему не перечит.

 

Выпил,- спросу нет.

На здоровье, дед!

 

Интересней было б,

Кабы кто сказал:

Вот, мол, пьян Данила,

Вот, мол, загулял.

 

Он такому делу

Будет очень рад.

Он сейчас же целый

Сделает доклад.

 

- Верно, верно,- скажет

И вздохнет лукаво,-

А и выпить даже

Не имею права.

 

Не имею права,

Рассуждая здраво.

Потому-поскольку

За сорок годов

Вырастил я только

Пятерых сынов.

 

И всего имею

В книжечке своей

Одну тыщу двести

Восемь трудодней.

 

Но никто при встрече

Деду не перечит.

Выпил, ну и что же?

Отдыхай на славу.

 

- Нет, постой, а может,

Не имею права?..

 

Но никто - ни слова.

Дед работал век.

Выпил, что ж такого?-

Старый человек.

 

"То-то и постыло",-

Думает Данила.

 

- Чтоб вам пусто было,-

Говорит Данила.

 

Дед Данила плотник,

Удалой работник,

Запевает песню

"В островах охотник..."

"В островах охотник

Целый день гуляет,

Он свою охоту

Горько проклинает..."

 

Дед поет, но нету

Песни петь запрету.

И тогда с досады

Вдруг решает дед:

Дай-ка лучше сяду,

Правда или нет?

 

Прикажу-ка сыну:

Подавай машину,

Гони грузовик,-

Не пойдет старик.

 

Не пойдет и только,

Отвались язык.

Потому-поскольку -

Мировой старик:

 

Новый скотный двор

В один год возвел.

 

- Что ж ты сел, Данила,

Стало худо, что ль?

Не стесняйся, милый,

Проведем, позволь.

 

Сам пойдет Данила,

Сам имеет ноги.

Никакая сила

Не свернет с дороги.

 

У двора Данила.

Стоп. Конец пути.

Но не тут-то было

На крыльцо взойти.

 

И тогда из хаты

Сыновья бегут.

Пьяного, отца-то

Под руки ведут.

 

Спать кладут, похоже,

А ему не спится.

И никак не может

Дед угомониться.

 

Грудь свою сжимает,

Как гармонь, руками

И перебирает

По стене ногами.

 

А жена смеется,

За бока берется:

 

- Ах ты, леший старый,

Ах ты, сивый дед.

Подорвал ты даром

Свой авторитет...

 

Дело в праздник было,

Подгулял Данила...

 

 

ПРО ТЕЛЕНКА

Прибежал пастух с докладом

К Поле Козаковой:

Не пришла домой со стадом

Бурая корова.

 

Протрубил до полдня в рог

И нигде найти не мог.

Надо ж этому случиться

Горю и тревоге -

В самый раз, как ей телиться

На последнем сроке.

 

Забредет, куда не след,

Пропадет - коровы нет.

 

Да еще совпало это,

Ради злой напасти,

Что самой хозяйки нету,

Скотницы Настасьи.

 

А характер у самой -

Не сказать, чтоб золотой.

 

Никому не будет мало,

Как сама вернется,

Вот и знала, скажет, знала -

Что-нибудь стрясется...

 

И пойдет, пойдет по всей

Улице хвалиться,

Что и не на кого ей

Даже положиться.

 

Что беды не видели,

Спали все подряд,

Что в хлеву вредители

У нее сидят.

 

Им с коровами не любо,

Подыхай коровы.

А с шофером скалить зубы

День и ночь готовы...

 

Что теперь сказать в ответ?

Правда все. Коровы нет.

 

Не пришла корова с поля,

Пропадет корова.

Что ж ты будешь делать, Поля,

Поля Козакова?..

 

Вышла за околицу,

В лес пошла одна.

Ходит Поля по лесу.

Полдень. Тишина.

 

Ходит Поля ельником,

Топчет мох сухой.

Пахнет муравейником,

Хвойною трухой.

 

В глушь непроходимую,

Жмурясь, пробралась,

Липкой паутиною

Вся обволоклась...

 

Лес и вдоль и поперек

Поля исходила.

Как девчонка сбилась с ног,

Села, приуныла.

 

С чем притти на скотный двор,

Что сказать Настасье?

Да и тут еще шофер

Виноват отчасти.

 

Что недаром ходит он -

Это всем известно.

Ну и пусть себе влюблен,-

Ей неинтересно.

 

Хоть сто лет не будь его,

И на то согласна.

Но попреки каково

Слушать занапрасно.

 

Спотыкаясь, бродит снова

Девушка усталая.

Ах ты, бурая корова,

Ах ты, дура старая...

 

Ходит девушка - и вдруг

Где-то за кустами

Будто хрустнул тонкий сук,

Звук тревожный замер...

 

Притаилась в тишине,

Приподнявши брови.

Слышит: близко, в стороне

Грустный вздох коровий...

 

Вздох - и снова тишина,

Сонная, лесная...

Покачнулся куст - она!

Бурая, родная.

 

Повернула чуть рога,

Тихо промычала.

На опавшие бока

Будто показала.

 

Отступила, и у ног,

На траве зеленой,

Мажет слюнями листок

Рыженький теленок.

 

Длинноногий добрый бык,

С кличкой собственной: Лесник!

 

Подхватила, как ребенка,

Понесла - и следом мать.

Слышит - выпала гребенка.

Ладно, некогда искать.

 

Дотащилась до дороги -

Лесом, лядом напрямик.

Ох, тяжел ты, длинноногий,

Теплый, потный, рыжий бык.

 

Потемнели в поле тени,

Солнце спряталось в лесу.

Млеют девичьи колени,

Мочи нет.

      - Не донесу...

 

И шатаясь, через силу,

Сзади бурая идет.

Мол, и я его носила,

А теперь уж твой черед.

 

Тихо Поля Козакова

С ношей движется домой.

Жалко рыжего, коровы,

Жалко ей себя самой...

 

Будто нет ни ног, ни рук -

Повалиться впору.

Только видит Поля вдруг

Своего шофера.

 

Он идет с горы к реке

С полотенцем на руке.

 

Он идет, ее не видя,

У него свои дела.

Закричала: - Виктор, Витя!-

Села, дальше не могла.

 

Подбегает он в испуге,

Плачет девушка навзрыд:

 

- Ты гуляешь, руки в брюки,

Я страдаю,- говорит.

 

Опечален и растерян,

Он бормочет: - Виноват...-

Но ему теперь не верят,

Даже слушать не хотят.

 

- Ты прощенья не проси.

Вот теленок. Сам неси.

 

Не сказал шофер ни слова,

Взял теленка и понес.

Следом - Поля Козакова,

Покрасневшая от слез.

 

С ношей бережно шагая,

На нее глядит шофер.

 

- Что ж ты нервная такая?-

Затевает разговор.

 

Голос ласков и участлив,

Но еще молчит она.

И своей довольна властью,

Точно строгая жена.

 

Пусть молчит, а все же видит -

Славный парень, верный друг.

Не оставит, не обидит

И не выпустит из рук.

 

Молчаливое согласье.

Что минуло - то не в счет.

И навстречу им Настасья

Выбегает из ворот.

 

Завела свое сначала:

- Так и знала, так и знала.

Присмотрелась и - молчок.

 

Дело к свадьбе - угадала,

Улыбнулась и сказала:

- Так и знала, что бычок...

1938

 

 

СВЕРСТНИКИ

Давай-ка, друг, пройдем кружком

По тем дорожкам славным,

Где мы с тобою босиком

Отбегали недавно.

Еще в прогалинах кустов,

Где мы в ночном бывали,

Огнища наши от костров

Позаросли едва ли.

Еще на речке мы найдем

То место возле моста,

Где мы ловили решетом

Плотичек светлохвостых.

Пойдем-ка, друг, пойдем туда,

К плотине обветшалой,

Где, как по лесенке, вода

По колесу бежала.

 

Пойдем, посмотрим старый сад,

Где сторож был Данила.

Неделя без году назад

Все это вправду было.

 

И мы у дедовской земли

С тобой расти спешили.

Мы точно поле перешли -

И стали вдруг большие.

 

Наш день рабочий начался,

И мы с тобой мужчины.

Нам сеять хлеб, рубить леса

И в ход пускать машины.

 

И резать плугом целину,

И в океанах плавать,

И охранять свою страну

На всех ее заставах.

 

Народ мы взрослый, занятой.

Как знать, когда случится

Вот так стоять, вдвоем с тобой,

Над этою криницей?

 

И пусть в последний раз сюда

Зашли мы мимоходом,

Мы не забудем никогда,

Что мы отсюда родом.

 

И в грозных будущих боях

Мы вспомним, что за нами -

И эти милые края,

И этот куст, и камень...

 

Давай же, друг, пройдем кружком

По всем дорожкам славным,

Где мы с тобою босиком

Отбегали недавно...

1938

 

 

Арсений ТАРКОВСКИЙ

 

***

 

Под сердцем травы тяжелеют росинки,

Ребенок идет босиком по тропинке,

Несет землянику в открытой корзинке,

А я на него из окошка смотрю,

Как будто в корзинке несет он зарю.

 

Когда бы ко мне побежала тропинка,

Когда бы в руке закачалась корзинка,

Не стал бы глядеть я на дом под горой,

Не стал бы завидовать доле другой,

Не стал бы совсем возвращаться домой.

 

 

*

В последний месяц осени, на склоне

Суровой жизни,

Исполненный печали, я вошел

В безлиственный и безымянный лес.

Он был по край омыт молочно-белым

Стеклом тумана. По седым ветвям

Стекали слезы чистые, какими

Одни деревья плачут накануне

Всеобесцвечивающей зимы.

И тут случилось чудо: на закате

Забрезжила из тучи синева,

И яркий луч пробился, как в июне,

Как птичьей песни легкое копье,

Из дней грядущих в прошлое мое.

И плакали деревья накануне

Благих трудов и праздничных щедрот

Счастливых бурь, клубящихся в лазури,

И повели синицы хоровод,

Как будто руки по клавиатуре

Шли от земли до самых верхних нот.

 

 

ДЕРЕВЬЯ

 

I

 

Чем глуше крови страстный ропот

И верный кров тебе нужней,

Тем больше ценишь трезвый опыт

Спокойной зрелости своей.

 

Оплакав молодые годы,

Молочный брат листвы и трав,

Глядишься в зеркало природы,

В ее лице свое узнав.

 

И собеседник и ровесник

Деревьев полувековых,

Ищи себя не в ранних песнях,

А в росте и упорстве их.

 

Им тяжко собственное бремя,

Но с каждой новою весной

В их жесткой сердцевине время

За слоем отлагает слой.

 

И крепнет их живая сила,

Двоятся ветви их, деля

Тот груз, которым одарила

Своих питомцев мать-земля.

 

О чем скорбя, в разгаре мая

Вдоль исполинского ствола

На крону смотришь, понимая,

Что мысль в замену чувств пришла?

 

О том ли, что в твоих созвучьях

Отвердевает кровь твоя,

Как в терпеливых этих сучьях

Луч солнца и вода ручья?

 

II

 

Державы птичьей нищеты,

Ветров зеленые кочевья,

Ветвями ищут высоты

Слепорожденные деревья.

 

Зато, как воины, стройны,

Очеловеченные нами,

Стоят, и соединены

Земля и небо их стволами.

 

С их плеч, когда зима придет,

Слетит убранство золотое:

Пусть отдохнет лесной народ,

Накопит силы на покое.

 

А листья - пусть лежат они

Под снегом, ржавчина природы.

Сквозь щели сломанной брони

Живительные брызнут воды,

 

И двинется весенний сок,

И сквозь кору из черной раны

Побега молодого рог

Проглянет, нежный и багряный

 

И вот уже в сквозной листве

Стоят округ земли прогретой

И света ищут в синеве

Еще, быть может, до рассвета.

 

- Как будто горцы к нам пришли

С оружием своим старинным

На праздник матери-земли

И станом стали по низинам.

 

Созвучья струн волосяных

Налетом птичьим зазвучали,

И пляски ждут подруги их,

Держа в точеных пальцах шали.

 

Людская плоть в родстве с листвой,

И мы чем выше, тем упорней:

Древесные и наши корни

Живут порукой круговой.

 

 

*

Зеленые рощи, зеленые рощи,

Вы горькие правнуки древних лесов,

Я — брат ваш, лишенный наследственной мощи,

От вас ухожу, задвигаю засов.

 

А если я из дому вышел, уж верно

С собою топор прихвачу, потому

Что холодно было мне в яме пещерной,

И в городе я холодаю в дому.

 

Едва проявляется день на востоке,

Одетые в траурный чад площадей

Напрасно вопят в мегафоны пророки

О рощах-последышах, судьях людей.

 

И смутно и боязно в роще беззвучной

Творить ненавистное дело свое:

Деревья — под корень, и ветви — поштучно...

Мне каждая ветка — что в горло копье.

 

 

ЗИМА В ЛЕСУ

 

Свободы нет в природе,

Ее соблазн исчез,

Не надо на свободе

Смущать ноябрьский лес.

 

Застыли в смертном сраме

Над собственной листвой

Осины вверх ногами

И в землю головой.

 

В рубахе погорельца

Идет Мороз-кащей,

Прищелкивая тельца

Опавших желудей.

 

А дуб в кафтане рваном

Стоит, на смерть готов,

Как перед Иоанном

Боярин Колычев.

 

Прощай, великолепье

Багряного плаща!

Кленовое отрепье

Слетело, трепеща,

 

В кувшине кислорода

Истлело на весу...

Какая там свобода,

Когда зима в лесу.

 

 

ЗЕМЛЯ

 

За то, что на свете я жил неумело,

За то, что не кривдой служил я тебе,

За то, что имел небессмертное тело,

Я дивной твоей сопричастен судьбе.

 

К тебе, истомившись, потянутся руки

С такой наболевшей любовью обнять,

Я снова пойду за Великие Луки,

Чтоб снова мне крестные муки принять.

 

И грязь на дорогах твоих несладима,

И тощая глина твоя солона.

Слезами солдатскими будешь xранима

И вдовьей смертельною скорбью сильна.

 

 

Кони ржут за Сулою...

               Слово о полку Игореве

 

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!

Ты для новобрачного — свадебная скатерть,

 

Для младенца — колыбель, для юного — хмель,

Для скитальца — посох, пристань и постель,

 

Для пахаря — поле, для рыбаря — море,

Для друга — надежда, для недруга — горе,

 

Для кормщика — парус, для воина — меч,

Для книжника — книга, для пророка — речь,

 

Для молотобойца — молот и сила,

Для живых — отцовский кров, для мертвых — могила.

 

Для сердца сыновьего — негасимый свет.

Нет тебя прекрасней и желанней нет.

 

Разве даром уголь твоего глагола

Рдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?

 

Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,

Твой не красил кровью бебряный рукав?

 

Разве киноварный плащ с плеча Рублева

На ветру широком не полощет снова?

 

Как — душе дыханье, руке — рукоять.

Хоть бы в пропасть кинуться — тебя отстоять.

 

 

Николай РУБЦОВ

 

*

Взбегу на холм

                     и упаду

                                в траву.

И древностью повеет вдруг из дола.

И вдруг картины грозного раздора

Я в этот миг увижу наяву.

Пустынный свет на звездных берегах

И вереницы птиц твоих, Россия,

Затмит на миг

В крови и жемчугах

Тупой башмак скуластого Батыя!..

 

Россия, Русь — куда я ни взгляну...

За все твои страдания и битвы —

Люблю твою, Россия, старину,

Твои огни, погосты и молитвы,

Люблю твои избушки и цветы,

И небеса, горящие от зноя,

И шепот ив у омутной воды,

Люблю навек, до вечного покоя...

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времен татары и монголы.

Они несут на флагах чёрный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов

                    в окрестностях

                                          России...

Кресты, кресты...

 

Я больше не могу!

Я резко отниму от глаз ладони

И вдруг увижу: смирно на лугу

Траву жуют стреноженные кони.

Заржут они - и где-то у осин

Подхватит это медленное ржанье,

И надо мной —

                      бессмертных звёзд Руси,

Высоких звезд покойное мерцанье...

 

 

*

Стоит изба, дымя трубой,

Живет в избе старик рябой,

Живет за окнами с резьбой

Старуха, гордая собой,

И крепко, крепко в свой предел -

Вдали от всех вселенских дел -

Вросла избушка за бугром

Со всем семейством и добром!

И только сын заводит речь,

Что не желает дом стеречь,

И все глядит за перевал,

Где он ни разу не бывал...

 

 

ТИХАЯ МОЯ РОДИНА

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

 

- Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу.-

Тихо ответили жители:

- Это на том берегу.

 

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

 

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

 

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

 

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

 

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать -

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

 

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

 

 

ЦВЕТЫ

 

По утрам умываясь росой,

Как цвели они! Как красовались!

Но упали они под косой,

И спросил я: - А как назывались? -

И мерещилось многие дни

Что то тайное в этой развязке:

Слишком грустно и нежно они

Назывались - "анютины глазки".

 

 

УЛЕТЕЛИ ЛИСТЬЯ

 

Улетели листья

                              с тополей -

Повторилась в мире неизбежность...

Не жалей ты листья, не жалей,

А жалей любовь мою и нежность!

Пусть деревья голые стоят,

Не кляни ты шумные метели!

Разве в этом кто-то виноват,

Что с деревьев листья

                                       улетели?

 

СЕНТЯБРЬ

 

Слава тебе, поднебесный

Радостный краткий покой!

Солнечный блеск твой чудесный

С нашей играет рекой,

С рощей играет багряной,

С россыпью ягод в сенях,

Словно бы праздник нагрянул

На златогривых конях!

Радуюсь громкому лаю,

Листьям, корове, грачу,

И ничего не желаю,

И ничего не хочу!

И никому не известно

То, что, с зимой говоря,

В бездне таится небесной

Ветер и грусть октября...

 

 

*

Седьмые сутки дождь не умолкает.

И некому его остановить.

Все чаще мысль угрюмая мелькает,

Что всю деревню может затопить.

Плывут стога. Крутясь, несутся доски.

И погрузились медленно на дно

На берегу забытые повозки,

И потонуло черное гумно.

И реками становятся дороги,

Озера превращаются в моря,

И ломится вода через пороги,

Семейные срывая якоря...

 

Неделю льет. Вторую льет... Картина

Такая — мы не видели грустней!

Безжизненная водная равнина

И небо беспросветное над ней.

На кладбище затоплены могилы,

Видны еще оградные столбы,

Ворочаются, словно крокодилы,

Меж зарослей затопленных гробы,

Ломаются, всплывая, и в потемки

Под резким неслабеющим дождем

Уносятся ужасные обломки

И долго вспоминаются потом...

 

Холмы и рощи стали островами.

И счастье, что деревни на холмах.

И мужики, качая головами,

Перекликались редкими словами,

Когда на лодках двигались впотьмах,

И на детей покрикивали строго,

Спасали скот, спасали каждый дом

И глухо говорили: — Слава Богу!

Слабеет дождь... вот-вот... еще немного.

И все пойдет обычным чередом.

 

 

ПО ВЕЧЕРАМ

 

С моста идет дорога в гору.

А на горе - какая грусть!-

Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь.

 

Былая Русь! Не в те ли годы

Наш день, как будто у груди,

Был вскормлен образом свободы,

Всегда мелькавшей впереди!

 

Какая жизнь отликовала,

Отгоревала, отошла!

И все ж я слышу с перевала,

Как веет здесь, чем Русь жила.

 

Все так же весело и властно

Здесь парни ладят стремена,

По вечерам тепло и ясно,

Как в те былые времена...

 

 

ПЕРВЫЙ СНЕГ

 

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

 

В деревне празднуют дожинки,

И на гармонь летят снежинки.

И весь в светящемся снегу,

Лось замирает на бегу

На отдаленном берегу.

 

Зачем ты держишь кнут в ладони?

Легко в упряжке скачут кони,

И по дорогам меж полей,

Как стаи белых голубей,

Взлетает снег из-под саней...

 

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

 

 

НАД РЕКОЙ

 

Жалобно в лесу кричит кукушка

О любви, о скорби неизбежной...

Обнялась с подружкою подружка

И, вздыхая, жалуется нежно:

 

- Погрусти, поплачь со мной, сестрица.

Милый мой жалел меня не много.

Изменяет мне и не стыдится.

У меня на сердце одиноко...

 

- Может быть, еще не изменяет, -

Тихо ей откликнулась подружка, -

Это мой стыда совсем не знает,

Для него любовь моя - игрушка...

 

Прислонившись к трепетной осинке,

Две подружки нежно целовались,

Обнимались, словно сиротинки,

И слезами горько обливались.

 

И не знали юные подружки,

Что для грусти этой, для кручины,

Кроме вечной жалобы кукушки,

Может быть, и не было причины.

 

Может быть, ребята собирались,

Да с родней остались на пирушке,

Может быть, ребята сомневались,

Что тоскую гордые подружки.

 

И когда задремлет деревушка

И зажгутся звезды на потоком,

Не кричи так жалобно, кукушка!

Никому не будет одиноко...

 

 

НАГРЯНУЛИ

 

Не было собак — и вдруг залаяли.

Поздно ночью — что за чудеса!—

Кто-то едет в поле за сараями.

Раздаются чьи-то голоса...

 

Не было гостей — и вот нагрянули.

Не было вестей — так получай!

И опять под ивами багряными

Расходился праздник невзначай.

 

Ты прости нас, полюшко усталое,

Ты прости, как братьев и сестер:

Может, мы за все свое бывалое

Разожгли последний наш костер.

 

Может быть, последний раз нагрянули,

Может быть, не скоро навестят...

Как по саду, садику багряному

Грустно-грустно листья шелестят.

 

Под луной, под гаснущими ивами

Посмотрели мой любимый край

И опять умчались, торопливые,

И пропал вдали собачий лай...

 

 

ЛАСТОЧКА

 

Ласточка носится с криком.

Выпал птенец из гнезда.

Дети окрестные мигом

Все прибежали сюда.

 

Взял я осколок металла,

Вырыл могилку птенцу,

Ласточка рядом летала,

Словно не веря концу.

 

Долго носилась, рыдая,

Под мезонином своим...

Ласточка! Что ж ты, родная,

Плохо смотрела за ним?

 

 

ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ

 

В этой деревне огни не погашены.

            Ты мне тоску не пророчь!

Светлыми звездами нежно украшена

            Тихая зимняя ночь.

 

Светятся, тихие, светятся, чудные,

            Слышится шум полыньи...

Были пути мои трудные, трудные.

            Где ж вы, печали мои?

 

Скромная девушка мне улыбается,

            Сам я улыбчив и рад!

Трудное, трудное - все забывается,

            Светлые звезды горят!

 

Кто мне сказал, что во мгле заметеленной

            Глохнет покинутый луг?

Кто мне сказал, что надежды потеряны?

            Кто это выдумал, друг?

 

В этой деревне огни не погашены.

            Ты мне тоску не пророчь!

Светлыми звездами нежно украшена

            Тихая зимняя ночь...

 

 

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

 

Звезда полей, во мгле заледенелой

Остановившись, смотрит в полынью.

Уж на часах двенадцать прозвенело,

И сон окутал родину мою...

 

Звезда полей! В минуты потрясений

Я вспоминал, как тихо за холмом

Она горит над золотом осенним,

Она горит над зимним серебром...

 

Звезда полей горит, не угасая,

Для всех тревожных жителей земли,

Своим лучом приветливым касаясь

Всех городов, поднявшихся вдали.

 

Но только здесь, во мгле заледенелой,

Она восходит ярче и полней,

И счастлив я, пока на свете белом

Горит, горит звезда моих полей...

 

 

ДЕТСТВО

 

Мать умерла.

Отец ушел на фронт.

Соседка злая

Не дает проходу.

Я смутно помню

Утро похорон

И за окошком

Скудную природу.

 

Откуда только -

Как из-под земли! -

Взялись в жилье

И сумерки, и сырость...

Но вот однажды

Все переменилось,

За мной пришли,

Куда-то повезли.

 

Я смутно помню

Позднюю реку,

Огни на ней,

И скрип, и плеск парома,

И крик "Скорей!",

Потом раскаты грома

И дождь... Потом

Детдом на берегу.

 

Вот говорят,

Что скуден был паек,

Что были ночи

С холодом, с тоскою, -

Я лучше помню

Ивы над рекою

И запоздалый

В поле огонек.

 

До слез теперь

Любимые места!

И там, в глуши,

Под крышею детдома

Для нас звучало,

Как-то незнакомо,

Нас оскорбляло

Слово "сирота".

 

Хотя старушки

Местных деревень

И впрямь на нас

Так жалобно глядели,

Как на сирот несчастных,

В самом деле,

Но время шло,

И приближался день,

 

Когда раздался

Праведный салют,

Когда прошла

Военная морока,

И нам подъем

Объявлен был до срока,

И все кричали:

- Гитлеру капут!

 

Еще прошло

Немного быстрых лет,

И стало грустно вновь:

Мы уезжали!

Тогда нас всей

Деревней провожали,

Туман покрыл

Разлуки нашей след...

 

 

ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ

 

Внезапно небо прорвалось

С холодным пламенем и громом!

И ветер начал вкривь и вкось

Качать сады за нашим домом.

 

Завеса мутная дождя

Заволокла лесные дали.

Кромсая мрак и бороздя,

На землю молнии слетали!

 

И туча шла, гора горой!

Кричал пастух, металось стадо,

И только церковь под грозой

Молчала набожно и свято.

 

Молчал, задумавшись, и я,

Привычным взглядом созерцая

Зловещий праздник бытия,

Смятенный вид родного края.

 

И все раскалывалась высь,

Плач раздавался колыбельный,

И стрелы молний все неслись

В простор тревожный, беспредельный.

 

 

*

Ветер всхлипывал, словно дитя,

За углом потемневшего дома.

На широком дворе, шелестя,

По земле разлеталась солома...

 

Мы с тобой не играли в любовь,

Мы не знали такого искусства,

Просто мы у поленницы дров

Целовались от странного чувства.

 

Разве можно расстаться шутя,

Если так одиноко у дома,

Где лишь плачущий ветер-дитя

Да поленница дров и солома.

 

Если так потемнели холмы,

И скрипят, не смолкая, ворота,

И дыхание близкой зимы

Все слышней с ледяного болота...

 

 

ВЕСНА НА БЕРЕГУ БИИ

 

Сколько сору прибило к березам

Разыгравшейся полой водой!

Трактора, волокуши с навозом,

Жеребята с проезжим обозом,

Гуси, лошади, шар золотой,

Яркий шар восходящего солнца,

Куры, свиньи, коровы, грачи,

Горький пьяница с новым червонцем

У прилавка

           и куст под оконцем -

Все купается, тонет, смеется,

Пробираясь в воде и в грязи!

 

Вдоль по берегу бешеной Бии

Гонят стадо быков верховые -

И, нагнувши могучие выи,

Грозный рев поднимают быки.

Говорю вам:- Услышат глухие!-

А какие в окрестностях Бии -

Поглядеть - небеса голубые!

Говорю вам:- Прозреют слепые,

И дороги их будут легки.

 

Говорю я и девушке милой:

- Не гляди на меня так уныло!

Мрак, метелица - все это было

И прошло,- улыбнись же скорей!

 

- Улыбнись!- повторяю я милой.-

Чтобы нас половодьем не смыло,

Чтоб не зря с неизбывною силой

Солнце било фонтаном лучей!

 

 

В СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНЕ

 

То желтый куст,

То лодка кверху днищем,

То колесо тележное

В грязи...

Меж лопухов -

Его, наверно, ищут -

Сидит малыш,

Щенок скулит вблизи.

 

Скулит щенок

И все ползет к ребенку,

А тот забыл,

Наверное, о нем,-

К ромашке тянет

Слабую ручонку

И говорит...

Бог ведает, о чем!..

 

Какой покой!

Здесь разве только осень

Над ледоносной

Мечется рекой,

Но крепче сон,

Когда в ночи глухой

Со всех сторон

Шумят вершины сосен,

 

Когда привычно

Слышатся в чесу

Осин тоскливых

Стоны и молитвы,-

В такую глушь

Вернувшись после битвы,

Какой солдат

Не уронил слезу?

 

Случайный гость,

Я здесь ищу жилище

И вот пою

Про уголок Руси,

Где желтый куст,

И лодка кверху днищем,

И колесо,

Забытое в грязи...

 

 

ВЕЧЕРНИЕ СТИХИ

 

Когда в окно осенний ветер свищет

И вносит в жизнь смятенье и тоску, -

Не усидеть мне в собственном жилище,

Где в час такой меня никто не ищет, -

Я уплыву за Вологду-реку!

 

Перевезет меня дощатый катер

С таким родным на мачте огоньком!

Перевезет меня к блондинке Кате,

С которой я, пожалуй что некстати,

Так много лет - не больше чем знаком.

 

Она спокойно служит в ресторане,

В котором дело так заведено,

Что на окне стоят цветы герани,

И редко здесь бывает голос брани,

И подают кадуйское вино.

 

В том ресторане мглисто и уютно,

Он на волнах качается чуть-чуть,

Пускай сосед поглядывает мутно

И задает вопросы поминутно, -

Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!

 

Сижу себе, разглядываю спину

Кого-то уходящего в плаще,

Хочу запеть про тонкую рябину,

Или про чью-то горькую чужбину,

Или о чем-то русском вообще.

 

Вникаю в мудрость древних изречений

О сложном смысле жизни на земле.

Я не боюсь осенних помрачений!

Я полюбил ненастный шум вечерний,

Огни в реке и Вологду во мгле.

 

Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,

Но вот, явившись в светлой полосе,

Идут к столу, протягивают руки

Бог весть откуда взявшиеся други,

- Скучаешь?

- Нет! Присаживайтесь все.

 

Вдоль по мосткам несется листьев ворох, -

Видать в окно - и слышен ветра стон,

И слышен волн печальный шум и шорох,

И, как живые, в наших разговорах

Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

 

Когда опять на мокрый дикий ветер

Выходим мы, подняв воротники,

Каким-то грустным таинством на свете

У темных волн, в фонарном тусклом свете

Пройдет прощанье наше у реки.

 

И снова я подумаю о Кате,

О том, что ближе буду с ней знаком,

О том, что это будет очень кстати,

И вновь домой меня увозит катер

С таким родным на мачте огоньком...

 

 

В ГОРНИЦЕ МОЕЙ СВЕТЛО

 

В горнице моей светло.

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды...

 

Красные цветы мои

В садике завяли все.

Лодка на речной мели

Скоро догниет совсем.

 

Дремлет на стене моей

Ивы кружевная тень.

Завтра у меня под ней

Будет хлопотливый день!

 

Буду поливать цветы,

Думать о своей судьбе,

Буду до ночной звезды

Лодку мастерить себе...

 

 

БЕРЕЗЫ

 

Я люблю, когда шумят березы,

Когда листья падают с берез.

Слушаю - и набегают слезы

На глаза, отвыкшие от слез.

 

Все очнется в памяти невольно,

Отзовется в сердце и в крови.

Станет как-то радостно и больно,

Будто кто-то шепчет о любви.

 

Только чаще побеждает проза,

Словно дунет ветер хмурых дней.

Ведь шумит такая же береза

Над могилой матери моей.

 

На войне отца убила пуля,

А у нас в деревне у оград

С ветром и дождем шумел, как улей,

Вот такой же желтый листопад...

 

Русь моя, люблю твои березы!

С первых лет я с ними жил и рос.

Потому и набегают слезы

На глаза, отвыкшие от слез...

 

http://rubcov.ouc.ru/