АНДРЕЙ МОЖАЕВ. РОДОСЛОВНАЯ КУЛЬТУРЫ

 

Семейство Пушкиных и повесть «Метель»

 

Классическая, прославленная повесть «Метель». Всего десять типографских страниц, а как много сказано о времени, о душе человеческой! Сегодня бытует мнение - повесть держится на исключительном, экзотичном сюжете. Напомним: Пушкин от лица рассказчика Белкина ведёт историю о тайном венчании. Остроту ей дают два мастерских, по законам жанра новеллы, поворота.

 

Сначала бедный жених-прапорщик заблудился во время ночной метели, не поспел в церковь. Невеста в обмороке. Свидетели по ошибке, в полутьме, принимают случайно заехавшего в храм другого офицера за жениха. Тот шутки ради становится под венец. Подводят не совсем ещё пришедшую в себя девушку. Венчание совершается. И следом открывается подлог. Офицер тут же уезжает.

 

Прошло три с небольшим года. Наши войска, разбив Наполеона, вернулись из Европы. И судьба вновь неожиданно свела героев повести. Не узнав друг друга, они страстно влюбились. Но прежде совершённое таинство брака мучает их разбуженную христианскую совесть. Герой раскаивается. Взаимное признание, узнавание, счастливое завершение…

 

Да, Пушкин выстроил сюжет оригинально, неожиданно. Описал событие громкое. Но так ли уж нетипична, экзотична сама коллизия: основа и предпосылка этой истории? Ведь, недаром же современники отчего-то укоряли Пушкина в бытописании, прозаизме. Отчего так?

 

Чтобы ответить на вопрос, стоит поискать – а был ли прообраз у этой истории? Может ли нам открыться что-то неожиданное, новое в понимании повести и того канувшего времени?

 

В этих поисках не придётся далеко ходить - обратимся к истории семьи самого Александра Сергеевича. Здесь удалось отыскать целых три близких случая.

 

Один произошёл в селе Уньки, по соседству с тульским имением рода Пушкиных незадолго до написания повести. Священник тайно, без согласия родителей обвенчал девицу с фамилией Ларина и некоего майора Прокопова. Кстати, в «Метели» Пушкин упоминает именно о тульской гербовой печатке героини.

 

Второй случай связан лично с Александром Сергеевичем. Вместе с другом семьи Александрой Осиповной Смирновой-Россет он помогал своей сестре Ольге готовить отъезд и такое же тайное, без родительского согласия, венчание с Павлищевым. Увы, тот брак вышел неудачным.

 

И третий случай - о нём стоит сказать подробней. Он связан с родословием и самим появлением на свет Натальи Николаевны Гончаровой. Это история отчего-то малоизвестна. Хотя о ней подробно писала в мемуарах Александра Арапова, старшая дочь Гончаровой-Пушкиной от её второго брака с Ланским.

 

Дед Натальи Николаевны, Загряжский, был когда-то блестящим гвардейским офицером. Одно время он, молодой, но женатый и уже многодетный, служил в Дерпте, нынешнем эстонском Тарту. Там и познакомился с удивительной юной красавицей, дочерью знатного лифляндского барона Лингарда.

Загряжский был дерзким человеком. Он решил во что бы то ни стало обольстить её. Прикинулся холостым, страстно влюблённым. И сумел влюбить в себя девушку. Посмел даже просить у отца руки дочери. Получив резкий отказ, уговорил её бежать. Подкупил сельского попа, разыграл венчание и увёз обманутую невесту в Россию.

 

Скоро он остыл к ней. Начал невольно рассуждать, что же ему делать дальше? Находиться в Петербурге и, вообще, в России становилось опасно. С одной стороны ему грозили судом и расправой влиятельные при дворе немецкие бароны. А с другой – Строгановы, ещё более влиятельная богатейшая родня супруги. Что же ему делать? Как покрыть своё преступление?

 

И Загряжский, зная добрый, милосердный нрав жены, поступает совершенно неожиданно. Он привозит ничего не подозревающую Лингард в своё имение Ярополец под Волоколамском. Буквально бросает её на руки жене, урождённой баронессе Строгановой. Высказывает женщинам всю правду и просит законную супругу позаботиться о незаконной. Сам же, не заходя в дом и лишь поцеловав детей, разворачивается и уезжает в Петербург на тех самых дрожках, в которых приехал.

 

Обманутая, проклятая своим отцом и уже беременная мнимая супруга была потрясена. Это потрясение скоро сведёт её в могилу здесь же, в Яропольце. После родов у неё открылась горячка. Ни лечение, ни уход и заботы, которыми окружила её Загряжская-Строганова, не помогли. Она скончалась на руках женщины, ставшей самым её близким другом, на руках жены человека, так беспощадно, из одного сластолюбия, погубившего её жизнь.

 

Строганова удочерила рождённую девочку Наташу, будущую мать Натальи Николаевны Гончаровой. Дала ей фамилию отца, ввела в права наследства наравне со своими родными детьми, воспитала. Отписала на неё часть имения в Яропольце…

 

Среди любимых домов Пушкина, куда он часто ездил, было семейство Загряжского, двоюродного деда Гончаровой. В екатерининское время тот принадлежал придворному кругу вельмож. А его жена, дочь малороссийского гетмана Кириллы Разумовского, приходилась двоюродной сестрой княжны Августы Таракановой, дочери императрицы Елизаветы и фельдмаршала Алексея Разумовского. Наталья Кирилловна была замечательной рассказчицей, знала много историй, подробностей быта блестящей, расточительной и жестокой эпохи.

 

В повести «Метель» у Пушкина есть прямая текстовая отсылка к нравам тех екатерининских времён. Замысел тайного брака, это приключение напомнило одному из персонажей, сорокалетнему Дравину его молодость, «прежнее время и гусарские проказы». А действие повести начинается в тысяча восемьсот одиннадцатом году.

 

Итак, из этого краткого сопоставления повести и реальных событий видно: действительность может превосходить по своей яркости художественное воображение. Но не в копировании даже исключительных случаев заключена цель искусства. Эта цель - в постижении и выражении общего духа, сердцевины характера времени. И она требует типизации помимо всего прочего. Тогда рождается художественная правда в форме личностных обобщений. Такая задача плохо развлекает, не слишком-то "щекочет нервы", но вынуждает размышлять. Автор как бы зовёт современников на полемическое нелицеприятное поле. А те часто не готовы к такому строю бесед. И художник не встречает должного отклика. Его труд сполна оценивают позже.

 

И в завершение этой истории остаётся сказать вот о чём: своей красотой Наталья Николаевна Гончарова вышла в бабушку и несла эту красоту нестареющей всю недолгую и тяжёлую жизнь. Обаяние красоты, кротости и чуткости первой на все времена красавицы России в обрамлении славы нашего национального гения признал и оценил даже предубеждённый, резко настроенный против неё Лермонтов. Они встречались у Софьи Карамзиной в самый канун его гибельного отъезда на Кавказ и долго искренне беседовали о Пушкине.

 

 

Княжна Тараканова: исторический миф и реальность

 

Год тысяча восемьсот шестьдесят третий: на выставке Академии художеств представлена знаменитая с той поры картина Флавицкого «Княжна Тараканова». Сюжет навеян одноимённым романом Данилевского. Но сама эта история изображённой на холсте женщины, якобы тайной дочери императрицы Елизаветы и фельдмаршала Алексея Разумовского, пришла к нам из Европы. Первыми о ней писали журналисты и литераторы Франции. Именно их версия судьбы претендующей на трон дамы легла в основу романа и картины. И версия эта оказалась очень стойкой. Уже в наши дни по ней снят фильм «Царская охота».

 

Но кем на самом деле была эта женщина? И действительно ли существовала царственная дочь от тайного брака? Чтобы выяснить это, вернёмся снова в девятнадцатый век.

 

Спустя четыре года после шумного успеха картины Флавицкого вышла в свет историческая повесть-исследование писателя Мельникова-Печерского. Её название – «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская». Автор изучил все доступные в то время документы и убедительно показал: загадочную самозванку подготовили польские конфедераты Карла Радзивила в союзе с правящими кругами Франции. Происхождение женщины осталось неизвестным, но ведёт на Восток.

Алина или, по-другому, Али-Эмете, впервые широко заявила о себе в Париже. Сначала её представили мифической принцессой Владимирской из рода Рюрика. А чуть позже – дочерью покойной императрицы Елизаветы. Была Алина очень красива, образованна, умна и любила богатых мужчин.

 

Её появление совпало с разделом Польши, нашей победой над турками и первым заявлением о себе самозванца Пугачёва. Он также был тайно связан с конфедератами. Эту широкую интригу изготовили в общем центре непосредственно против Екатерины Второй и всей внешней политики России.

 

В ответ русский двор составил контр-игру. События развивались быстро. Самозванка обратилась с воззванием к нашему флоту, стоявшему в Италии, в Ливорно. Военными силами России в Средиземноморье руководил тогда граф Алексей Орлов. Он прикинулся единомышленником Алины, обещал помощь. Затем разыграл страсть к ней, сумел вызвать ответное чувство. Они становятся любовниками. А вскоре Орлов заманивает мнимую царскую дочь на корабль и увозит в Россию.

 

Так она оказалась в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Алина была уже беременна, ждала ребёнка от графа. В тюрьме у неё открылась скоротечная чахотка. Она родила дочь и следом умерла в самом конце тысяча семьсот семьдесят пятого года. Похоронили её там же, в крепости у равелина.

Сюжет картины Флавицкого исторически недостоверен уже только тем, что самозванка скончалась за два года до изображённого художником знаменитого наводнения. Этот сюжет сочинён в европейской печати.

 

Но была ли в истории настоящая царственная дочь Елизаветы? Или это всё сплошной вымысел?

 

Память о настоящей княжне Августе Таракановой долго хранилась в простом народе. О ней ходило много рассказов-преданий. Мельников-Печерский в своей повести тоже упоминает о ней. Но полнее всего сказано в малоизвестной церковной книге «Жизнеописание схиархимандрита Моисея Оптинского», изданной в конце девятнадцатого века.

 

Итак, шёл тысяча семьсот восемьдесят пятый год. В московский Ивановский монастырь, что на Кулишках у Зарядья, привезена по секретному распоряжению императрицы неизвестная женщина сорока лет. Её поместили в отдельную келью-домик. Доступ к ней строго запретили. Монашеское имя ей дано Досифея. После смерти Екатерины Второй строгость к этой монахине-пленнице ослабили, но надзор оставался всегда. Совсем немногих допускали к ней. А храмовое богослужение совершали отдельно, для неё одной.

 

Люди, знавшие матушку Досифею, оставили свои скупые воспоминания. Сложением она была довольно хрупкая, стройная. Лицо красивое, с тонкими чертами, выражения кроткого. Отличалась монахиня прекрасным образованием, обхождения была благородного. На стене кельи висел портрет императрицы Елизаветы.

 

Мать Досифея прославилась в Москве как сильная молитвенница. Под окошком её всегда собирался народ: кто-то – за духовным советом и помщью; кто-то – из любопытства; а кто-то – за подаянием. На содержание затворницы казна отпускала крупную сумму денег. Но монахиня раздавала их беднякам. Также, она славилась как рукодельница. Вырученные за шитьё деньги раздавались тоже.

 

От матушки Досифеи сохранилось одно-единственное письмо. Когда-то она благословила им на монашеский путь братьев Иону и Тимофея из купеческого рода Путиловых вопреки воле их родителей. Вот её слова: «Должно заметить, что на путь правый указует идущим не скитающийся в мирской прелести, ищущий спокойствия телеснаго.., но напутствуемый чрез Христа старец, хотя в раздраном рубище и хладный телом, но теплый верою… Вы же, видев совесть свою как бы в зеркале, и приняв несение креста Спасителя нашего…страшитесь сбросить его с себя, угождая побуждениям плоти, в коей часто бывает и враг владыкою… Видев же вас несетующих и без уныния…прошу вас смиренно, писать мне впредь… Имею честь быть, грешная Монахиня Досифея».

 

Слова этого письма смело можно отнести к жизни самой Досифеи, в прошлом – царственной княжны Августы Таракановой. Четверть века она провела в затворе и молитве и ещё при жизни почиталась народом как преподобная.

Ну, а братья Путиловы с её напутствия станут великими монахами. Один – архимандритом Исаакием, строителем Саровской пустыни во время жития в ней преподобного Серафима. Другой – схиархимандритом Моисеем, строителем Оптиной пустыни. Именно он положил начало скиту и великому Оптинскому старчеству.

 

Мать Досифея скончалась четвёртого февраля тысяча восемьсот десятого года и погребена в Ново-Спасском монастыре, в усыпальнице рода Романовых. На отпевании были главнокомандующий столицы граф Гудович с женою Прасковьей Кирилловной Разумовской, другие вельможи екатерининской эпохи и множество простого народа.

 

А в настоятельских покоях ещё долго хранился неизвестный сегодня портрет молодой княжны Августы Таракановой.

 

Как избирательно работает память! Она часто хранит яркую оболочку ядовитых событий в ущерб скромному и тёплому облику благодатного содержания.

 

 

Человек, построивший Тверь

 

Славная своей историей Тверь – одно из ярчайших украшений Золотого кольца России. Ныне исполняется уже двести сорок пять лет с той поры, когда город начал приобретать свой новый, привычный и пока не утраченный безвозвратно облик. А вот имя человека, создавшего этот город, почти забыто, известно только в кругу специалистов. Имя его было - Петр Романович Никитин.

 

Жизнь Петра Никитина, крупного и яркого архитектора, градостроителя, складывалась неровно, трудно. Он происходил из семьи потомственных художников. Его отца в своё время отправил в Голландию учиться живописи сам царь Пётр. И царь же особенно ценил дядю будущего зодчего, лучшего портретиста эпохи Ивана Никитина. В полотнах этого мастера соединялись мастерство европейской реалистической школы и эпичность старинной нашей парсуны.

 

Во времена императрицы Анны Иоанновны её фаворит, бывший парикмахер Бирон возглавил кампанию против русской родовой знати и сподвижников государя Петра Первого. Художников братьев Никитиных обвинили в заговоре, намерении свергнуть властительницу с престола. Их пытали, вырвали ноздри, как особо опасным преступникам, и сослали в Сибирь вместе с семьями. Именно в ссылке, ещё ребенком, будущий строитель Твери Пётр Никитин получал первые уроки живописи и точных наук у своего дяди и отца.

 

В тысяча семьсот сорок первом году произошёл дворцовый переворот. Гвардия возвела на престол императрицу Елизавету. Дочь Петра вернула всех опальных, ссыльных. Среди них были и Никитины. Иван, «первая кисть» эпохи, умирает в дороге. Его брат Роман с сыном Петром селится в Москве. Наученный страшным опытом, он уже избегает близости двора, Петербурга.

 

Здесь, в Москве, Пётр Никитин продолжил свою учёбу. Его учителем стал крупнейший архитектор князь Ухтомский. Его лучшие создания – колокольня Троице-Сергиевой Лавры и уничтоженные большевиками Красные ворота в первопрестольной.

Князь Ухтомский возглавлял тогда архитектурное ведомство Москвы. И вскоре Пётр Никитин становится его «правой рукой», а после ухода учителя принимает команду. Но строить в Москве по тем временам было нечего. Работы сводились к починке обветшавших зданий.

 

Шло время. Очередной дворцовый переворот возвёл на трон Екатерину Вторую. И сразу после этого в Твери случился страшный пожар. Он выжег средневековую деревянную и довольно хаотичную застройку почти полностью. Царица повелела незамедлительно отстроить этот важнейший, стоящий на главном внутреннем пути Империи и связующий обе столицы город. Поручено это московской архитектурной команде.

 

Для застройки Твери Петр Никитин разработал новаторский по тому времени регулярный план. В нём он своеобразно развил достижения планировки Санкт-Петербурга. Особенность плана северной столицы состоит в трёх напряжённых, расходящихся лучах-проспектах, выстреливающих от градообразующего центра – Адмиралтейства - в направлении как бы всей коренной России. Так планировочно выражена была державная воля новой столицы.

План же Никитина для Твери помимо классицизма нёс в себе и элементы стиля барокко. Он раскрывает архитектурное, регулярно расчерченное пространство города не от центра через стрелы проспектов, а извне, постепенно, от въезда в город к центру - путевому царскому дворцу, поднявшемуся на месте бывших митрополичьих палат. Так позже в послепожарной Москве будет разработана архитектурной командой Жилярди, Кваренги, Бове гирлянда центральных площадей, подводящая, настраивающая восприятие и раскрывающая перед зрителем Кремль.

Но вернёмся к Никитину. Те его новаторские решения стали, помимо всего прочего, образцом типового плана застройки провинциальных городов России. И Тверь - самый первый такой город, выстроенный по регулярному плану.

 

Петр Никитин лично руководил строительством. Его учеником и первым помощником был молодой Матвей Казаков. Именно от Твери начался путь этого великого архитектора. Казаков был отмечен уже в самом начале тех работ и вызван в Москву на помощь Баженову для возведения Большого Кремлёвского Дворца и разработки фасада Воспитательного дома на Солянке.

Слава Казакова росла стремительно. Ему поступало множество заказов. Он мог свободно искать, пробовать себя. А его начальник и наставник Пётр Никитин увяз в провинции на долголетней будничной стройке. Его новаторские решения уже скоро начали устаревать. Градостроительная, архитектурная мысль в те времена развивалась стремительно. Шло бурное возведение дворцов вельмож. На этих заказах выдвигались молодые яркие архитекторы, на них буквально сыпались сложные заказы. Шло острое соперничество и заказчиков, и зодчих. И это развивало художественную мысль.

 

Петру же Никитину искать и пробовать себя в новом возможности не было. Его прекрасный некогда типовой план сослужил зловещую службу мастеру. Вслед за Тверью последовала такая же работа в Новгороде Великом, в Калуге – работа сложная, кропотливая, но скромная и в столицах не видная.

И, тем не менее, типовой план приносил свою огромную жизненную пользу. Он был использован в Ярославле, Костроме, Рязани и ещё во многих городах. Появлялись благоустроенные, чистые кварталы с просторными площадями и выразительной, приятной глазу регулярной застройкой прямых улиц и переулков. Появлялся новый облик городской России, такой дорогой и близкий нам и сегодня. Именно тогда рождалось то тёпло-охристое неповторимое настроение, то будущее очарование тихих провинциальных городов и скромных городков.

 

И всё-таки, среди всех именно Тверь, этот первенец, построена образцово, с рядом интереснейших находок, с уникальными архитектурными памятниками. И слава её строителей была действительно заслуженной. Но уже очень скоро, ещё при жизни Петра Никитина, случилось так, что молва стала приписывать имени Казакова многие достижения и заслуги его учителя и бывшего руководителя в блестяще отстроенной Твери. Имя же Петра Романовича Никитина долгое время оставалось полузабытым, оттеснённым в истории архитектуры.

 

 

Больница и музы

 

Великая опера Бородина «Князь Игорь» - этапное произведение русской классической музыки. Но очень немногие знают: писалась она в самом неподходящем, казалось бы, месте – во флигеле больницы.

 

Но не оттого Бородин писал там оперу, что был крупным медиком-химиком, и больничная обстановка для него привычна и не тяготила. Нет, просто эта больница была необыкновенная. Она сама являлась выдающимся произведением искусства. И поэтому там так чудесно работалось.

 

Это бывшая Голицынская больница, что на Воробьёвых горах близ Нескучного сада. Она давно входит в знаменитую Первую градскую как её составная часть. Но именно Голицынская больница когда-то первой была выстроена здесь. Её история уходит к тысяча семьсот девяносто третьему году. В Вене скончался наш посол в Австро-Венгрии, князь Дмитрий Михайлович Голицын. Он оставил завещание – построить в его память бесплатную больницу для неимущих людей всех званий и сословий. На это, по его слову, «учреждение Богу угодного и людям полезного» заведения им было выделено девятьсот двадцать тысяч рублей.

 

Его волю взялся исполнить двоюродный брат, бывший вице-канцлер Екатерины Второй, попечитель Воспитательного дома Александр Михайлович Голицын. Он купил у Строгановых участок земли среди дворцов и дач над Москвой-рекой, в этом излюбленном места отдыха знати. Затем князь Александр обратился к великому зодчему Матвею Казакову.

 

Казаков разработал план больницы в стиле классической усадьбы. Здание – с фасадом дворцового типа. Центр его составила церковь-ротонда с двумя ордерами колонн: ионических и коринфских. Перед фасадом и за больницей разбили парк с редкими породами деревьев. Парк переходил в сад, который тянулся вниз до самого берега. С его высоты к реке Москве спускалась широкая мраморная лестница. По бокам её террасами, художественной разбивкой, располагались клумбы с цветами и лекарственными травами, оранжереи, беседки. Две беседки замыкали парк и всю усадьбу у самой воды.

 

Открытие больницы состоялось двадцать второго июля тысяча восемьсот второго года в день именин императрицы Марии Фёдоровны, выдающейся в нашей истории покровительницы дел милосердия и благотворительности. Поначалу мест в больнице было пятьдесят, что по тем временам считалось очень внушительным. И уже скоро число кроватей увеличилось вдвое и дальше неуклонно росло.

 

Также развивались клинические направления, множились отделения: хирургия, акушерство и гинекология, глазное и, разумеется - терапия. При больнице впервые стала обслуживать приходящих пациентов амбулатория, прообраз современной поликлиники.

 

Через год после открытия больницы Александр Михайлович Голицын организовал здесь же богадельню на сто человек. Чуть позже им была открыта фельдшерская школа для детей крепостных, работавших при больнице. В эту школу стали принимать сирот из Воспитательного дома, что на Солянке, и она стала общегородской по своему статусу. Здесь готовился медперсонал среднего звена для всех московских учреждений. А сколько сирот-детей получили профессию, образование, были спасены для общества!

 

Все Голицыны из ветви Михайловичей принимали заботу об этой больнице как своё дорогое дело жизни. На её обеспечение, помимо семисот тысяч рублей, положенных в банк ещё Дмитрием Михайловичем, шёл годовой доход также от двух родовых имений. В эту больницу и богадельню бесплатно принимались на лечение и обеспечение все бедные люди без исключения: и российские подданные, и иностранцы.

 

Затем Голицыны перенесли в главный корпус принадлежавшее им собрание картин русских и зарубежных мастеров. Позже для него выстроят двухэтажное здание. Это собрание станет первой в стране бесплатной публичной галереей. В ней экспонировалось четыреста семьдесят семь работ. Основу коллекции составили картины, купленные когда-то Дмитрием Михайловичем в революционной Франции, когда произведения искусства массово гибли. Фактически, он спасал их.

 

Прах основателя больницы Дмитрия Михайловича захоронили в склепе больничного храма. Над ним установили надгробие, произведение высокого искусства: мраморная скульптурная группа, состоящая из аллегорических фигур Веры и Щедрости. Исполнил его скульптор Гордеев. В центре был установлен бюст Голицына работы венских мастеров.

 

В тысяча восемьсот четырнадцатом году для знакомства с удивительной больницей приезжал Гаврила Романович Державин. Отстояв службу в храме, он поклонился надгробию князя Дмитрия Михайловича. И произнёс дословно: «Таких благодетелей и в мраморе надо почитать и им поклоняться».

 

Со временем из этого сочетания высокого искусства, дел милосердия и практической медицины в больнице сложилась традиционная атмосфера: тишина и покой, уважительное обращение, сострадание, бескорыстное служение ближним. Вот отчего так хорошо работалось здесь Бородину. В свои частые наезды в Москву он останавливался именно здесь, у своего тестя, который служил врачом. И жил, работал над своим великим драматическим произведением подолгу.

 

Увы, советская власть уничтожила уникальнейший больнично-художественный комплекс. Картины разворовали и распродали за бесценок заграницу ещё в восемнадцатом году. До лестницы, клумб, оранжерей и парка дела никому не было. Всё разрушалось, вырождалось. Храм закрыли, исковеркали.

 

Скульптурной группе повезло больше – её переместили в родовой храм-усыпальницу князей Голицыных Донского монастыря. К счастью, мы и сегодня можем видеть её. Но здесь она, конечно, теряет в своей выразительности по сравнению с родным своим местом. А память о человеке, которому она посвящена, и о начатом им великом деле, подхваченном его потомками, незаслуженно, обидно выветривается.

 

Сегодня Голицынский корпус Первой градской обслуживает нужды Патриархии, является её стационаром. При нём действует училище сестёр милосердия. Службы в храме восстановлены.

 

И всё же, Голицынская больница давно потеряла ту самостоятельную жизнь, для которой она задумывалась и какою жила когда-то. Но именно она положила начало всему этому знаменитому сегодня медицинскому комплексу-району у Воробьёвых гор.

 

 

Неизвестная Бородинская панорама

 

Музей-панорама «Бородинская битва». Он - в ряду самых популярных, посещаемых мемориалов. Его по праву считают одним из крупнейших культурных достижений советского периода истории.

 

Но лишь узкому кругу специалистов известно: панорама «Бородино» уже существовала в Москве прежде. Она, как и сама идея создать мемориальный комплекс памяти Отечественной войны двенадцатого года, явлена была в начале двадцатого века. Тогда же началось воплощение идеи. Это было крупнейшим, незаслуженно забытым событием нашей культуры.

 

Первые мысли создать музей высказывались сразу после победы над Наполеоном. Но исполнено это не было. Ограничились возведением мемориального храма Христа Спасителя.

 

Затем, в течение столетия, реликвии героической эпохи стали исчезать из вида учёных, историков, как бы рассеиваться по неохватной России.

 

Так длилось до тысяча девятьсот седьмого года. Именно с этого рубежа началась широкая подготовка к встрече столетия памяти той войны. Была принята государственная программа. Полкам возвращались утерянные прежние наименования. Вновь появились гусарские, уланские части. Разработали новый фасон военной формы с учётом традиции. Как и в сегодняшнем кремлёвском полку, вернулись видоизменённые кивера, ментики, опушки.

 

Тогда же, за пять лет до юбилея, полковник Генерального штаба Афанасьев опубликовал статью в военной газете «Русский инвалид». Он призвал увековечить память двенадцатого года, собрать в особый музей всё, связанное с теми событиями.

 

В октябре девятьсот седьмого московская Дума и её председатель Гучков подали правительству и царю ходатайство о создании такого музея. При Думе учредили Особый комитет. В него вошли крупные историки, архитекторы, меценаты. В их числе – Бахрушин, Щукин, Колесников. Средства собирали в форме пожертвований, по подписным листам. Точно так же собрали в воинских частях, учреждениях, у частных лиц уникальную коллекцию: портреты, гравюры, бюсты, карты и планы, письма, оружие и форму, фарфор и многое другое вплоть до карикатур и лубочных картинок того времени.

 

Члены Особого комитета наметили место возведения Музея – участок у Храма Христа Спасителя. Тогда же впервые возникла идея создать отдельную панораму.

 

Был объявлен конкурс на лучший проект музея. В жюри вошли Бенуа, архитекторы Гримм, Китнер, Померанцев, Щусев и другие. Из семнадцати участников победил гражданский инженер Ильин. Его проект исполнен в героическом стиле ампир, хорошо соответствовал архитектурному направлению и самому образу того времени.

 

В будущем планировали создать целый мемориальный комплекс. Он включил бы в себя храм Христа Спасителя, музей, панораму “Бородино”, памятник Кутузову, два обелиска из стволов артиллерийских орудий времён той войны.

 

С этим проектом Особый комитет приступил к утверждению места под музей и панораму. И вдруг развернулись споры, Они шли только о конкретном участке. Иван Цветаев настаивал на строительстве рядом с его возводящимся музеем на Волхонке. Другие члены Особого комитета предлагали здание Арсенала в Кремле. Кто-то предпочёл Остоженку; кто-то – Якиманку. Но утвердили всё же Лесной проезд у Храма Христа Спасителя.

 

В ходе этой дискуссии родилась идея объединить музей и панораму. Это потребовало крупных средств. А ими ни “комиссия по устройству панорамы”, ни Особый Комитет не располагали. Ситуация осложнялась еще тем, что строительство самого музея не было приурочено строго к торжествам, а лишь признавалось желательным. Устройство же панорамы ко дню годовщины являлось исполнением личного желания Императора, было обязательным.

 

Увы, музей из-за несогласованных финансовых вопросов так и не построили. А споры о месте строительства панорамы продолжались до января двенадцатого года. Её вопросом занялось Военное министерство. Время было упущено. Участок, отведённый на Чистых прудах, неудобен и удален от центра города. Но других свободных не имелось.

 

Здание построили в спешке за три месяца. Работы начались только восьмого мая. Здание имело архитектурные достоинства. Но качество работ - ниже всякой критики. Сказались торопливость и недостаток средств. “Стены по своей тонкости и легкости конструкции пропускают воздух” — писал вскоре после открытия панорамы ее Заведующий. Ремонтные работы, доделки, исправления не прекращались в течение всего периода её работы.

 

Столетний юбилей отпраздновали широко. Центром стал военный смотр и торжества на Бородинском поле. Велись благодарственные богослужения. В Историческом музее открыли выставку, где представили многое из собранной коллекции.

 

Панорама на Чистых Прудах принимала посетителей до конца семнадцатого года. Затем там устраивали пролетарские елки, революционные кружки. Когда же здание пришло в полную негодность, картину сняли, скатали на вал, а постройку разобрали.

 

Почти двадцать лет произведение живописца Рубо находилось в забвении. Условия хранения - ужасные. То - в подвале Миусского собора, то на территории Донского монастыря или в сарае сада «Эрмитаж». С конца тридцатых годов полотно неоднократно пытались реставрировать. Но после его осмотра художники всякий раз отступались.

 

Решение восстановить панораму приняли в сорок восьмом году. Работы вели поэтапно. В канун полуторавекового юбилея Бородинского сражения новое здание решили строить на Кутузовском проспекте у той избы, где проходил знаменитый Военный совет в Филях.

 

Работы по проектированию вели с начала шестьдесят первого. Через полтора года состоялось торжественное открытие Музея-панорамы «Бородинская битва». Картина Рубо нашла в нём своё достойное место.

 

Сегодня на Кутузовском проспекте развёрнут историко-мемориальный комплекс. Стержень его - музей «Кутузовская изба» с бюстом фельдмаршала и верстовым столбом со Смоленской дороги перед нею. А также - музей-часовня Кутузова, созданная ещё в девятьсот двенадцатом году, и сам музей-панорама «Бородинская битва».

В шестьдесят восьмом году вблизи Поклонной горы восстановили Триумфальную арку. Ранее она стояла у Тверской заставы, но в тридцать шестом году была демонтирована.

А в семьдесят третьем году перед музеем-панорамой встал монумент «Михаилу Илларионовичу Кутузову и верным сынам русского народа…» скульптора Томского. Он дополнил комплекс.

 

Также, организовали мемориальную городскую зону. Создали Бородинский мост. Прилегающие улицы получили имена героев Отечественной войны.

 

Так был развёрнут, осуществлён по-новому старый благородный замысел - увековечить память славной эпохи России в планировке столицы. Этот мемориальный комплекс открывается Бородинским мостом. Проходит через Фили и ведёт напрямую к легендарному полю славы.

 

И в завершение: сегодня мы приближаемся к двухсотлетнему юбилею и празднованию. Интересно, что сможет он принести нам в дополнение к уже созданному, в дополнение к новопостроенному храму Христа Спасителя, воспроизведённой форме и церемониалам кремлевского полка и к срытой, изуродованной Поклонной горе?

 

 

Воскресенская оборона

 

Московская шатровая церковь Воскресения Христова, что в Сокольниках – один из немногих образцов нового храмового зодчества. Она стоит в ряду с такими памятниками, как церковь в Поленове, как собор Марфо-Мариинской обители. Они вобрали и по-своему оригинально выразили старинные приёмы, традиции русского храмоздания. Увы, этот стиль не успел окрепнуть, развернуться - он был оборван революцией. Но тем ценнее сохранившееся.

 

Любимый москвичами Воскресенский храм создан в начале двадцатого века инициативой крупного церковного деятеля, председателя Строительного комитета Кедрова на основе проекта, победившего в конкурсе. Строили на средства, собранные по подписке. После этого протоиерей Иоанн Кедров стал долголетним его настоятелем. Поэтому, коренные москвичи прозвали храм «кедровским».

 

В тридцатые разрушительные годы прошлого столетия он уцелел почти чудом. Ему пришлось вынести тяжелейшую осаду. Власти Сокольнического района отличались яростным богоборчеством и поставили задачу непременно уничтожить все церкви округи. Воскресенскую же, стоящую на видном и людном месте у самого парка, этого центра пролетарских гуляний – в первую очередь.

 

Но сделать это оказалось неожиданно трудно. В те времена местный приход был очень многолюдный - здесь объединились четыре общины уже уничтоженных московских храмов. Сюда же перенесли их святыни. Вокруг этих святынь и объединились верующие.

 

Натиск безбожников начался с конца двадцать девятого года. В ночь под Рождество районный совет организовал собрание коллектива соседней психиатрической больницы. Действо получилось шумное. Санитарки и медбратья изощрялись в богохульстве. Все эти материалы были в своё время опубликованы в московском историко-краеведческом журнале и взяты оттуда. Вот выдержка из протокола того собрания под лозунгом «Религия – тормоз пятилетки»: «В условиях классовой борьбы при бурном росте промышленности СССР…с религией должна быть проведена упорная борьба. Рабочий класс, победивший буржуазию, не нуждается ни в каком Боге; объединением с наукой мы сбросим цепи рабства религии как ненужный хлам в дни так называемого Рождества».

 

И в заключение больничные надзиратели «жёлтого дома» потребовали отдать им здание церкви под клуб.

 

Резолюцию отправили в Моссовет. Но вопреки гневу медбратьев и сестёр храм устоял, и службы служились по-прежнему. Вскоре сюда перенесли Иверскую икону Божьей Матери из часовни снесённых Воскресенских ворот у Красной площади. Благая Вратарница и сегодня здесь. Это та самая икона-список, что была исполнена афонскими монахами ещё в семнадцатом веке по заказу патриарха Никона. И образ этот сплотил прихожан ещё прочнее. Пугаться, отрекаться от храма и веры никто не думал.

 

Тогда в борьбу включились рабочие сталинских мастерских и паровозные бригады. Их резолюция: «Требовать от правительства самых суровых мер наказания… контрреволюционной деятельности попов и сектантов в их вредительской работе на транспорте, заводах, фабриках и других предприятиях и общественных местах, а также в сельском хозяйстве. Требовать скорейшего выполнения Моссоветом внесённого в наказ предложения о закрытии церквей…с превращением очагов дурмана в очаги культуры… Предметы религиозного обихода передать на тракторную колонну «Безбожник». Да здравствует союз воинствующих безбожников! Да здравствует ВКП (б)! Да здравствует мировая Октябрьская революция»!

Конечно, рабочие потребовали передать здание уже под их клуб.

 

Но этими грозными обличениями в контрреволюции запугать прихожан также не удалось. Они по-прежнему стекались под шатёр церкви, и службы всё служились.

 

Возмущённые бездействием Моссовета районные власти ввели в битву с «дурманом» свежие силы: учеников соседней школы, сотрудников исправительно-трудового дома, коллективы «сладкой» кондитерской фабрики Бабаева, и «мягкой» ватной фабрики. Их поддержали фабрика макаронная и «Буревестник», а также примкнувшие к ним инвалиды дома имени Радищева.

 

В результате Сокольнический райсовет собрал стопу из двадцати шести резолюций. Его поддержали административный отдел Моссовета и отдел науки Наркомата просвещения СССР. Учёные люди при комиссариате заявили, что здание никакого архитектурного интереса не представляет. Словом, снесут - невелика потеря.

 

Но храм и после этого устоял. Моссовет отмалчивался. И службы служились по-прежнему.

 

Тогда подтянули в борьбу уже самые главные силы. Районное собрание домашних хозяек грозно заявило: «Означенная церковь расположена рядом с парком культуры и отдыха, где проводится массовая просветительская работа, и наличие рассадников религиозного дурмана ни в коей мере не может быть терпимо». Потребовали отдать здание под их клуб.

 

Домохозяек поддержали своим главным калибром бойцы и командиры коммунистического полка. И тоже захотели получить здание - уже под районный клуб Красной армии и бывших красных партизан.

 

В ответ подали в Моссовет свою жалобу и верующие. И вновь храм устоял вопреки всему. И служились службы по-прежнему. Удивительно, как в те злые годы вся ярость масс раз за разом разбивалась об эти белые стены храма...

 

Но отчего же городская власть шла навстречу именно «контрреволюционному сектантскому элементу», а не преданным революции безбожным гражданам?

 

Дело в том, что общее положение в стране было очень накалённое. Шла коллективизация, бунты и восстания крестьян, массовые репрессии, борьба политических кланов в ЦК. Единая Российская Поместная Церковь распалась. Около двух третей иерархов, клира, монахов и мирян выступили против узурпации церковной власти митрополитом Сергием Страгородским. Миллионы православных отвергли декларацию церковной группы Сергия о гражданском сотрудничестве с большевиками, преданными анафеме последним каноничным Патриархом Тихоном, об общих с советской властью в СССР «радостях и бедах». Наряду с Зарубежной Церковью, была создана катакомбная. Силы ОГПУ-НКВД и «Сергиевской» группы брошены на выявление и подавление многочисленных катакомбных общин.

Страна захлёбывалась кровью. Поэтому, закрытие последних лояльных властям приходов только усиливало гражданское противостояние, переходящее в новый виток гражданской войны с народом.

 

ВЦИК и, в частности, его председатель Калинин пытались в меру сил и возможностей сдерживать крайности антирелигиозной кампании, сглаживать их последствия. И кое-что иногда удавалось.

 

Но, несмотря ни на что, безбожники не отступали и лишь наращивали обороты. Так было и с Воскресенской церковью. И вот в конце тридцать второго года президиум Моссовета всё же сдаётся и решается её закрыть. Передаёт участок и здание под снос научно-исследовательскому институту водоснабжения для строительства нового корпуса.

 

Казалось бы, участь храма решена, и уже приступили к проектированию. И вдруг через полгода Моссовет отменяет своё решение. Причина всё та же: «указанная церковь обслуживает несколько общин закрытых окрестных церквей».

 

Надо отметить, что волнение верующих в крупных городах властям было именно в тот момент совсем ни к чему – шёл самый разгар голодомора. Его спровоцировало массовое изъятие хлеба у крестьян. По всей сельщине – миллионы трупов.

 

Итак, этот отказ городских властей Сокольническому райсовету был уже пятым по счёту. А борьба длилась четвёртый год. Но безбожники всё же укусили - вынудили отдать под овощехранилище полуподвалы церкви - всю крипту, где по традиции хоронят священнослужителей и подвижников благочестия.

 

На этом сплошная осада храма Воскресения Христова окончилась. Община, состоящая из таких же точно домохозяек, рабочих, интеллигенции, что и шельмовавшие их безбожники, устояла вопреки всему ходу событий.

 

Она устояла без поддержки церковноначалия. По крайней мере, документов о такой поддержке пока не обнародовано. Зато известно, что начальство спасало тогда от властей соседнюю Покровскую церковь на Нижней Красносельской улице, где находилась их ризница. И не спасло её даже ценой предложения снести алтарь. Церковь закрыли, ризницу конфисковали.

 

Также, устояла община и без поддержки научных работников, искусствоведов и архитекторов, обслуживавших власть. Те, наоборот, приговорили её своим заключением и оценками: ведь, никогда здание храма даже не стояло на учёте, как оригинальный памятник современной архитектуры.

 

Итак, верующие устояли только одной своей сплочённостью, молитвами перед тёмной от времени Иверской иконой Божьей Матери и сознанием своей правоты. Воскресенский «кедровский» храм – один из очень и очень немногих по всей стране, где службы никогда не прекращались во все годы.

 

Сегодня церковь Воскресения Христова превратилась уже не только в памятник стойкости православного народа, но и в архитектурный памятник. В наши дни широкого церковного строительства снова стоят задачи развития традиций в архитектуре. И Воскресенский храм являет собой как раз то самое последнее звено, на котором случился когда-то обрыв цепи преемственности. И его формы, его решения и приёмы ещё скажут своё слово в будущем. Так на наших глазах разворачивается ценность того, что не смогли, не успели или не захотели оценить по достоинству прежде.

 

 

Красная площадь Петра Барановского

 

В истории отечественной культуры имя Петра Дмитриевича Барановского занимает особое место. Этот человек не только открыл, разработал основы современных научных методов реставрации памятников. Он не только спас более сотни ценнейших шедевров архитектуры мирового значения в России и Белоруссии, на Украине и в Закавказье. Но он явил собой образец гражданского мужества в эпоху уничтожения исторической памяти и самой культуры народа.

 

Красная площадь теснейшим образом сцеплена с судьбой Петра Дмитриевича. Его работа здесь началась в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Он, один из ведущих сотрудников Центральных государственных реставрационных мастерских академика Грабаря, взялся восстанавливать первоначальный облик Казанского собора. Первозданная красота храма была искалечена поздними достройками и потеряна.

 

Этот собор является особой исторической святыней России. Он строился в тысяча шестьсот тридцать третьем-тридцать седьмом годах почином и на средства князя Дмитрия Михайловича Пожарского и знаменует собой освобождение Москвы и победу над Смутой.

 

Казанский собор изначально был святыней воинской. Здесь триста лет благословлялись защитники Отечества. Так, в восемьсот двенадцатом году молился перед Казанской иконой ополчения князя Пожарского и гражданина Минина коленопреклоненный Михайло Илларионович Кутузов в канун отбытия к войскам под Царёво Займище. И этой же соборной иконе служился молебен на Бородинском поле перед сражением.

 

Но вернёмся к Барановскому. Он вёл свои работы на соборе тщательно. Даже лесов не ставил, чтобы не дать тогдашним богоборческим властям повода к неудовольствию и остановке дела – облик главной площади, мол, портят эти леса, и следует убрать их вместе с собором. Оттого, Барановский работал на верёвках с поясом. И шаг за шагом открывал глазам наблюдателей прекрасный исторический лик шедевра.

 

Но работы эти двигались медленно. У Петра Дмитриевича была особенность – он одновременно восстанавливал по нескольку объектов, часто отъезжал. Этот мастер невероятной работоспособности спешил спасти как можно больше.

 

Помимо Казанского собора, Барановский заканчивал восстанавливать ценнейшие храмы, палаты в Ярославле, разбитые артиллерией красных ещё при подавлении мятежа в начале гражданской войны. Попутно создавал первый в истории музей под открытым небом в Коломенском. А ещё – успел восстановить первоначальный вид палат князя Троекурова во дворе здания бывшего Госплана. И тут же, рядом с Красной площадью, в Охотном ряду, открыл под поздней штукатуркой невзрачного на вид фасада чудесный дворец князя Василия Голицына, вельможи и фаворита царевны Софьи.

 

Этот дворец был уникальнейшим памятником барочной архитектуры с богатейшей отделкой стен. Его строили в тысяча шестьсот восемьдесят пятом году. Барановский трудился на нём с двадцать третьего по двадцать восьмой годы. Вот почему раскрытие стен, закомар, барабанов Казанского собора двигалось так медленно.

 

Увы, тот Голицынский дворец спасти не удалось. Позднее со слов Барановского о разыгравшихся вокруг этого памятника событиях писал искусствовед Юрий Бычков. Однажды, когда завершались работы, подъехала колонна машин: пожарные, взрывники, охрана ГПУ в чёрном автобусе. Поняв, зачем они прибыли, Пётр Дмитриевич со второго этажа стал вдруг швырять в них камни. К изумлению всех, он отбился - погромщики отступили.

 

Увы, через месяц дворец всё равно был взорван. И это далеко не единственный случай, когда уничтожалось на глазах то, что реставратор спасал долгими трудами с полной самоотдачей.

 

А далее наступил двадцать девятый год – чёрная дата в судьбе реставраторов, музейщиков, да и всей исторической Москвы и России. Известно, что идеологи большевизма объявили всю русскую дореволюционную историю мракобесной. В Кремле взорваны старейшие Чудов и Вознесенский монастыри. Разорены гробницы Великих Княгинь и Цариц.

 

На месте Чудова, основанного митрополитом Алексием, воспитателем князя Дмитрия Донского, Ворошилов уговорил Сталина строить для размещения кавалерийского полка казармы и конюшни. Над этим прожектом съязвил в своём письме, пытаясь заступиться за памятники, директор Ленинской библиотеки старый большевик Невский. В ответ Сталин затаил злость на того, но от конюшен отказался.

 

Далее, сносят часовни у Спасских и Никольских ворот Кремля. Эти часовни строились в память изгнания Наполеона и победы над ним.

 

Следом, Каганович и Моссовет принимают секретное до поры решение очистить Красную площадь от культовых сооружений. Это связано с завершением строительства мавзолея и разработкой ритуалов советских праздников. Уничтожены Воскресенские ворота со старинной Иверской часовней. Приговорён Казанский собор. Реставрационные работы Барановского остановлены.

 

Академики Грабарь, Щусев, профессор Сычёв и другие пытались спасти Казанский собор, часовни и ворота. Апеллировали к их высокой эстетике. На это Каганович ответил: «А моя эстетика требует, чтобы колонны демонстрантов шести районов одновременно вливались на Красную площадь».

 

Защита памятников оканчивается трагически. Большинство реставраторов арестовано. Профессоры Анисимов и Клейн расстреляны. Составлен список для дальнейшей чистки. Имя Барановского в нём значится под номером восемь.

 

В газете «Безбожник» выходит программная статья под заголовком «Реставрация памятников искусства или искусная реставрация старого строя?». Статья поддержана и развита партийными изданиями. И уже совсем скоро Центральные реставрационные мастерские, созданные Грабарём, будут закрыты.

 

Но перед этим, осенью тридцать третьего года, в список обречённых на уничтожение памятников попал Покровский собор, чаще именуемый собором Василия Блаженного. И Барановский, в прошлом подпоручик-сапёр Отечественной германской войны, даёт свой новый бой. Не добившись приёма в Кремле, он заявляет руководству Моссовета: «Это преступление и глупость одновременно. Можете делать со мной, что хотите. Будете ломать – покончу с собой». И следом посылает подобную телеграмму Сталину.

 

Петр Дмитриевич был арестован в Коломенском на сборке деревянной башни, привезённой из Беломорья. Это случилось четвёртого октября тридцать третьего года. Начались изощрённейшие допросы, жестокие условия содержания в камере. Всё было нацелено на слом его психики.

 

Но Барановский выдержал. Ровно через полгода, четвёртого апреля тридцать четвёртого он получил приговор: три года лагерей в Мариинске, этом когда-то центре каторжан-декабристов. Перед отправкой по этапу ему впервые дозволили встретиться с женой. Он встретил её вопросом: «Собор цел?». Жена успокоила его.

 

Удивительно, что обречённый шедевр уцелел. В этом есть несомненная заслуга и Барановского. Ведь, он показал варварам у власти, как они будут выглядеть перед всем культурным миром в настоящем и, что важнее, будущем.

 

В сибирских лагерях Пётр Дмитриевич определён в строительную контору. Ему приходилось проектировать здания и даже электростанцию. В результате его наградили мандатом ударника Сиблага с тиснёной надписью: «Труд в СССР – дело чести, дело доблести и геройства». Что на это скажешь? Наконец-то власти оценили его способности!

 

Он был освобождён досрочно. Правда, жить в Москве запрещено. И он поселился в Александрове, где ежедневно обязан был отмечаться у оперуполномоченного.

 

Первым делом Пётр Дмитриевич отправился из Александрова в Москву на такую долгожданную встречу с Красной площадью. Уже из Исторического проезда увидел собор Василия Блаженного. Двинулся к нему, радуясь.

 

И в это же самое время заветной встречи разбирали его Казанский собор. И разбирали те самые каменщики, с которыми он работал на восстановлении, расчистке. И только сейчас, как вспоминал потом сам Барановский, он понял, какую ошибку допустил прежде – не сделал в своё время обмеров!

 

И вот целых два месяца Пётр Дмитриевич ежедневно ездит первым поездом в столицу. А это – два с лишним часа в один конец! И зарисовывает, обмеривает уничтожаемый памятник, с которым было связано так много радостных дней жизни!

 

Он проводил обмеры на свой страх и риск. Постоянно рисковал свободой. И каменщики не выдали своего мастера-реставратора.

 

В тысяча девятьсот восьмидесятом году, когда ему исполнилось уже восемьдесят восемь лет, Пётр Дмитриевич передал эти рисунки, обмеры своему ученику, архитектору и реставратору, Олегу Игоревичу Журину. Именно по этим документам Журин в девяностые годы восстановил Казанский собор Красной площади на его исконном основании. И теперь эта святыня навсегда связана в истории не только с именем доблестного князя Дмитрия Пожарского, но и великого гражданина Петра Барановского.