|
Андрей Турков. Путь к русской душе
Имя Бориса Можаева, возможно, памятно многим читателям "Труда" не только по его книгам или поставленной в Театре на Таганке пьесе "Живой". Ведь именно в "Труде" были опубликованы многие из можаевских очерков, вошедших в его, увы, посмертную книгу "Земля ждет хозяина. Старые и новые истории", составленную Инной Борисовой. На одной из первых страниц сборника помещена фотография, где автор запечатлен рядом с Солженицыным. Соседство совсем не случайное! "Я остро интересовался положением в советской деревне, историей русского крестьянства, ближней и дальней, - пишет Александр Исаевич в посвященной покойному другу статье, - а Борис этим-то и дышал, и знал преотлично. Это и сблизило нас крепче всего помимо наставшей приятельской дружественности". В ярком созвездии деревенской прозы последних советских лет Можаев нисколько не затерялся, не стушевывался, а, наоборот, заметно выделялся, лучась когда добрым, а когда и убийственно ядовитым юмором, а героем своим Кузькиным как никто другой высветил драгоценную черту национального характера - упрямую, "теркинскую" стойкость и живучесть, на сей раз проявившиеся в умном и лукавом противостоянии многоликому и, казалось бы, всесильному бюрократическому воинству. "Ах, Боже мой! Как долог путь к душе русского человека!" - читаешь на страницах книги. Собственно, вся жизнь ее автора и стала этим путем. Знаток родимой Рязанщины, а позже Дальнего Востока, он вновь и вновь неустанно колесит и по этим краям, и по дотоле не известным местам, ненасытный во встречах и разговорах. "И вот опять я трясусь на казенной машине все по тем же обкатанным булыжникам" или "по разбитой проселочной дороге, сплошь покрытой разливанными лужами", а то и вовсе - "без дальних разговоров закинул рюкзак за спину" и айда пехом - ради встречи с самой "мелкой сошкой" - скромным садовником, ставшим жертвой начальственного самодурства. Вечно он вступался - и за людей, и за тупоумно изводимые в хрущевскую пору рязанские луга, и за столь же рьяно изничтожавшиеся местные промыслы, которые могли бы удержать в селе многих, кто теперь подался в город. И - это уже из разряда "новых историй" - за крестьян, жестоко пострадавших от скоропалительных "реформ", авторам которых не худо было бы чаще вспоминать завет замечательного русского экономиста Кондратьева, что любые преобразования должны отвечать трем непременным условиям - быть реалистичными, не допускать снижения производства и соответствовать принципам справедливости. "И поехал я в Скопинский район по знакомой дороге", - начинает писатель свой очерк "Проданная деревня", жители которой, жестоко обманутые руководством, обратились с душераздирающим письмом все в ту же "дорогую редакцию газеты "Труд". И какой страстью, болью и негодованием на самоуверенных инициаторов "нового большого скачка" (на сей раз к рынку) исполнено все дальнейшее повествование! Как и Кузькина, начальники всяких рангов самого Можаева тоже недолюбливали. И не по этой же ли причине недавнее 80-летие со дня рождения замечательного писателя было обойдено вниманием наших обычно словоохотливых, СМИ? Зато читатель его помнит, полный неиссякающей благодарности за сказанную в его книгах правду - "нестерпимую, - как написал Солженицын, - для властей правду сельщины".
|